Лемберг - Львов (Украина).
Лесина - остров Хвар (Хорватия).
Лингетта - мыс Кеп и Гюхеза (Албания).
Лисса - остров Вис (Хорватия).
Луссин-Гранде - Вели-Лошинь (остров в Адриатическом море, в северной части Хорватии, возле далматинского побережья в заливе Кварнер).
Марбург - Марибор (Словения).
Марош - река Муреш (Румыния).
Медолино - Медулин (Хорватия).
Меледа - Молат (остров в Адриатическом море, в центральной части Хорватии, к северо-западу от города Задар).
Мерлера - остров Эрикуса (Греция).
Одерберг - Богумин (Чехия).
Олмуц - Оломоуц (Чехия).
Оппельн - Ополе (Польша).
Пали - мыс Кеп и Палит (Албания).
Паренцо - Пореч (Хорватия).
Паксос - остров Пакси (Греция).
Пилзен - Пльзень (Чехия).
Пола - Пула, город в Хорватии, на западном побережье полуострова Истрия в Адриатическом море.
Порто-Росе - Росе (Черногория).
Пунто д'Остро - мыс Остри Ртич (Хорватия).
Рагуза - Дубровник (Хорватия).
Родони - мыс Кеп и Родонит (Албания).
Сан-Джованни ди Медуа - Шенджин (Албания).
Сан-Педро - Свети-Петар (Хорватия).
Санти-Кваранта - Саранда (Албания).
Сасено - остров Сазани (Албания).
Себенико - Шибеник (Хорватия).
Семани - река Семан (Албания).
Сансего - Сусак (небольшой песчаный остров в заливе Кварнер. Располагается на севере адриатического побережья Хорватии).
Скумбини - река Шкумбини (Албания).
Спалато - Сплит (Хорватия).
Страхниц - Стрхнице (Чехия).
Теодо - Тиват, город в Черногории на берегу Бока-Которского залива Адриатического моря.
Трау - Трогир (Хорватия).
Троппау - Опава (Чехия).
Валона - Влёра (Албания).
Вегила - остров Крк (Хорватия).
Занте - остров Закинф (Греция).
Зара - Задар (Хорватия).
Зенгг - Сень (Хорватия).
Глава первая
Плас-Гейрлвид, Пенгадог
(недалеко от Ллангвинида, Западный Гламорган),
сентябрь 1986 г.
Полагаю, многие из моих слушателей склонятся к такому мнению: раз уж человек сто один год ждал, прежде чем поведать свою историю потомкам, так это потому, что ему и рассказать-то нечего. Боюсь однако, что к моему случаю это отношения не имеет. Поймите, пожалуйста, что я сижу здесь и диктую в эту маленькую машинку не только ради себя, но и ради вас тоже. Надеюсь, естественно, что эта моя болтовня имеет определенную историческую ценность, а быть может, способна развлечь вас, и даже позабавить. Но главное, к чему стремлюсь я, делая эту запись, так это попробовать самому все осознать. Провести, если угодно, последнюю сверку счетов, прежде чем мое затянувшееся плавание закончится, и меня отбуксируют к месту последней стоянки.
Думаю, времени у меня осталось не слишком много. Подобное утверждение вряд ли стоит называть откровением, когда слышишь его из уст человека, отпраздновавшего полгода назад свой сотый день рождения. Но дело в том, что призраки роятся вокруг меня денно и нощно в эти последние месяцы, начиная с момента появления этого альбома и моего приезда сюда, в место, название которого я не стану даже пытаться произнести. Впрочем нет, «призраки» — не совсем правильное определение. Нет ничего зловещего или угрожающего в этих неожиданных, ярких и совершенно непредсказуемых визитах, которые совершают события и люди семидесятилетней давности в мой сегодняшний мир. Совсем наоборот, теперь, когда я привык к ним, они приносят мне ощущение своеобразного покоя. Нельзя назвать их также неощутимыми и смутными — на деле они кажутся куда более реальными чем события, происходившие пару минут назад. Или по крайней мере то, что сходит за события в доме престарелых, полном жалких эмигрантов из Центральной Европы. Являются призраки мне, или это я являюсь им? А может, они находились здесь всегда? Честное слово, не берусь сказать. Знаю только, что время распалось на части: по мере того, как я дрейфую в вечность, день и ночь, прошлое и настоящее смешиваются, будто карточная колода.
Вчера ночью была гроза с теми могучими, сварливыми раскатами грома, которые прокатываются над облаками. Я лежал, полуспя-полубодрствуя, как будете дремать и вы, если доживете до моих жутко дряхлых лет. А потом вдруг, незнамо почему, я снова очутился на борту U-26 тем утром — где-то в мае 1917 года, когда английские эсминцы засыпали нас глубинными бомбами у Мальты. Это не был сон, уверяю вас. Я снова находился в тесной, душной рубке. Мы петляли, ныряли и путали следы в этих непроглядных зеленоватых сумерках, и подпрыгивали как лягушки в ведре всякий раз, когда от мозгодробительного разрыва меркли электрические лампы, а хлопья белой краски сыпались с переборок. Нет, это не был сон. Все были точно такими же, как в то утро. Вот мой старпом Бела Месарош — на лбу застыли капли пота, а пальцы, которыми он цепляется за край штурманского стола, побелели от напряжения. Вот рулевой, черногорец Григорович — высокий и бесстрастный как всегда, с яйцевидной формы лицом и нафабренными усиками. Он вжимается в кресло, установленное за рулевым колесом и картушкой гирокомпаса, и репетует мои команды с таким спокойствием, будто управляет паровой пинассой во время регаты в гавани Полы. Вот только до меня доносится его едва слышное бормотание: «Пресвятая Богородица, смилуйся… Право десять, герр коммандант… Вступись за нас грешных… (Ба-бах!) … теперь и в час кончины нашей…».