Но простите, я снова сбился с курса. Короче говоря, в 1883 году, когда мой отец, симпатичный, деятельный и явно нацеленный на успех, приехал в Краков, чтобы занять временную должность в местном отделении министерства почт, моей матери было двадцать три. Она была определенно хороша собой, если судить по фотографиям того времени, но становилось все очевиднее, что в голове у нее чего-то не хватает. Ухажеры появлялись, захаживали с визитами с месяц или около того, а потом удалялись прочь, обескураженные ее вялостью, граничащей с умственной неполноценностью. Брезжил двадцатипятилетний рубеж, ужасная опасность навсегда остаться старой девой, и моя бабушка была решительно настроена сбыть младшую дочь с рук, даже если для этого ее придется возить по улицам в тележке с табличкой «Продается!» на шее. Отец мой был чехом, а значит, заведомо низшим по происхождению, зато явно сумел устроиться в жизни, имел хорошие перспективы, да и навевающая зевоту пассивность девушки отступала для него, похоже, на второй план перед шансом породниться с польской дворянской семьей, пусть даже с впавшими в ничтожество Мадзеотти. Изабелла презрительно морщила нос, но в итоге соскребла остатки состояния и собрала приданое, достаточно привлекательное, чтобы отец клюнул. Что он и сделал, быстренько вложив деньги в ценные бумаги германского правительства, чем обеспечил нам если не роскошь, то уровень жизни более высокий, чем можно себе позволить на жалованье австрийского чиновника.
Брак этот никогда не был счастливым, или даже браком вообще, если смотреть на него с узко-правовой и физиологической точек зрения. После моего рождения мать погрузилась в состояние почти полной ипохондрии и жила как отшельница — мы с братом виделись с ней всего раз или два в неделю. Она умерла, вернее, перестала жить, в 1902 году. Весть о ее смерти застала меня в Кейптауне, я был занят тем, что поднимал шлюпки корабля Его императорского Величества «Виндишгрец» в преддверии выхода в море. Я сунул телеграмму в карман и вернулся к работе, собираясь заказать поминальную мессу перед отплытием. Но в итоге вспомнил о ней, только когда Столовая Гора уже таяла на горизонте.
Отец наш был так занят на службе, что мы встречались с ним раз в три или в четыре дня, мать превратилась в прикованную к постели отшельницу, которая общалась с нами не чаще, чем если бы жила в другой стране. Существует ли лучший рецепт, спросите вы, чтобы сделать тягостным детство и повлиять на возмужание? И, тем не менее, детство свое я вспоминаю по большей части как счастливое, и все благодаря тому, что отец мог позволить себе нанять нам няню. Дорогая Ганнушка, найдется ли в целом свете душа добрее и заботливее? То была дородная чешская крестьянка средних лет с узкими, часто моргающими глазами. С заплетенными в косу, уложенным в кольца над ушами волосами и крупным носом, она походила на старого мудрого слона. Ганнушка была женой старого Йозефа, главного лесничего расположенного поблизости поместья Регниц. Ее четверо детей уже выросли и выпорхнули из гнезда, поэтому в детстве нашим настоящим домом была хижина няни, а она сама олицетворяла в одном лице обоих родителей: строгая, но добрая, наивная, но сметливая, верующая, но без фанатизма — это в стране, где публичное выражение приверженности к католической вере рассматривалось как доказательство преданности династии. С какой благодарностью вспоминаю я те морозные зимние вечера и истории, которые рассказывала нам Ганнушка, сидя у выложенного камнем очага, пока рыжий кот по кличке Радецкий дремал в своей корзинке. Более чем кому-либо еще обязан я ей и ее мужу за то, что усвоил чешский как родной язык.
Вам, быть может, покажется странным моя фраза насчет чешского языка как родного. В конце концов, разве я не родился в чешской провинции старой империи и не был сыном чеха? С какой стати мне говорить на каком-то еще наречии? Да, мой отец действительно был выходцем из крестьянской семьи, обитавшей в деревушке в Восточной Богемии. Но подобно многим способным, деятельным людям, начав подниматься по лестнице, он вполне намеренно стал обрезать корни, связывающие его с ходившими за сохой предками.