И гитлеровцы побежали.
В ходе сообщения замелькали темные фигуры. Залетов дал очередь. Фашисты валились как подкошенные. Но в траншею врывались все новые и новые гитлеровцы и, нарвавшись на пули, заваливали проход беспорядочной грудой.
Потом фашисты стали выпрыгивать из окопов и удирать по снежной целине — проваливались, падали под огнем, останавливались, подняв руки.
А рота все гнала и гнала гитлеровцев. Сначала вверх по склону, потом вниз и дальше по полю, не давая опомниться…
— Вот за этот бой командование и представило меня к ордену Славы 3-й степени. Долго награда ждала меня. Я в госпиталь попал. Не лежалось. Ведь тогда мы по-настоящему наступать начали. Свою часть нагнал под Нарвой. Вовремя нагнал. Отыскал свою первую роту первого батальона 188-го гвардейского стрелкового полка 63-й гвардейской дивизии, входившей в состав 30-го гвардейского корпуса прорыва.
Вышли мы к берегу Нарвы. И остановились. Форсировать с ходу водный, вернее ледяной, рубеж не удалось.
Гитлеровцы сильно укрепились на левом берегу. И мы и они понимали: форсировать Нарву — значит вырваться на оперативный простор в Прибалтику, откуда до Германии совсем близко….
Февраль славен в Прибалтике ветрами — тягучими, влажными и промозглыми. Они тащат на своих спинах рыхлые тучи. Тучи секут землю колючей крупой.
И сыро и холодно.
Вот в один из таких пасмурных дней и появился Залетов в землянке Камышного.
Руку к ушанке.
Да что там!
Обнялись.
— Новости рассказывай, Залетов! — веселился старший лейтенант. — Мы так быстро шли, что они отстали.
— Новостей в тылу от вас ждут, — пошутил Залетов.
— И у нас будут. Пополнение пришло. И ты вернулся. А опытный солдат порой целой роты стоит, — прибавил Камышный свою любимую поговорку.
Проведав про возвращение Залетова, пришли в землянку «старые» солдаты — Смирнов, Толстиков, тоже недавно вернувшийся из госпиталя.
В землянке Камышного пили чай и что покрепче. Вспоминали. Говорили про дом, о родных, о земляках, которые были и которых уже нет. Но для всех, кто их знал, они оставались живыми, они продолжали идти рядом.
— А помнишь, Залетов, парнишку из Каменки? — спросил Толстиков.
— Рыжего?
— Да нет. Веснушчатый такой. Все носом шмыгал..
— Это тот, который со мной про гоголевского «Ревизора» спорил?
— Вот-вот, — подсказал Толстиков.
И все рассмеялись.
Спор действительно был веселый. Спорили, в каком городе надул городничего Хлестаков — в Каменке или в Сердобске. В комедии не сказано, куда направлялся Хлестаков, но упомянуто, что в Пензе он проиграл все деньги пехотному капитану. А от Пензы — что до Сердобска, что до Каменки. И, судя по истории, оба города подходящи.
— А где он, паренек-то? — спросил Залетов.
— Погиб, — ответил Камышный. — Неделю назад.
Все замолчали..
…Артподготовка началась на следующее утро.
Рота готовилась форсировать Нарву по льду.
Канонада была такой плотной, что выстрелы тонули в грохоте разрывов, вздымавшихся на том берегу. Его затянуло дымом. Таким густым, что сквозь него едва пробивались ослепительные вспышки рвавшихся снарядов и мин.
Фашисты пробовали отвечать, но вскоре замолчали.
Обстрел рвал только берег. Артиллеристы щадили мост, перекинутый морозом через реку.
— Не нравится мне, что не отвечают, гады, — сказал, наклонившись к Залетову, старший лейтенант. Они стояли в траншее, готовые к атаке. — Силы, сволочи, берегут.
— Потом по льду могут ударить, — сказал Залетов.
— Только бегом. Без остановки, — проговорил Камышный. — До них метров четыреста — две, ну, три минуты.
Казалось, что на противоположном берегу уже не осталось ни одного живого существа — таким массированным и плотным был сосредоточенный огонь. Но и Камышный, и Залетов, и все солдаты знали, что стоит утихнуть канонаде, как из каких-то щелей, из дотов, упрятанных глубоко в склоне высокого берега, их, атакующих, встретит стрельба. А на ледяном просторе реки и двух-трех пулеметов достаточно, чтобы не только остановить, но и уничтожить полк.
— Давай закурим, — сказал Камышный. — Артподготовка скоро кончится.
Старший лейтенант достал пачку «Беломора». Закурили.
— Помню, я с него и начинал, — усмехнулся командир роты. — Мать увидела. Ну и досталось на орехи!
Закурили и другие солдаты. Все знали, что значит это «закурим». Скоро атака. Курили, жадно затягиваясь, чтобы по сигналу резко отбросить, может быть, недокуренную папиросу — и в бой.