Большой финский пароход поймал сигналы итальянцев и попытался приблизиться к ним. Но, увидев, куда попал «Розапелаги», пароход вернулся на свой курс. Капитан решил, что ни к чему губить оба судна.
«Капитану Таллинской гавани. Дрейфуем прямо на рифы. Есть ли надежда на спасение?» — запросил по радио капитан «Розапелаги». Мы уточнили координаты. Да, пароход уже попал в опасный район. Что мы могли ответить, кроме: «Форсированным ходом идет спасательное судно»?!
Каждые два часа я наносил на морскую карту полученные от «Пересвета» координаты. Скорость спасательного судна продолжала уменьшаться. Под килем «Розапелаги» оставалось не больше двух метров воды.
Не было никаких признаков спада шторма. Вместо прямого ответа бюро прогнозов говорило о столкновении воздушных масс различных температур.
По радиограммам и подробным рассказам участников мне теперь ясно: поход «Пересвета» был гонкой со смертью. Утром, когда спасательное судно прибыло на место, днище «Розапелаги» было уже пробито в нескольких местах, тоннель гребного винта полон воды, а в корпусе образовалась течь. Море, правда, еще не ворвалось в трюмы: помогли пластины донных баков и водонепроницаемые двери машинного помещения. Но сквозь них уже начала просачиваться вода.
«Пересвету» предстояло подойти к итальянцу так близко, чтобы можно было передать конец буксирного троса. Это была самая опасная часть операции. Ясно представляю, что произошло в то утро.
Волна, непрерывно подстегиваемая бурей, схватила спасательное судно, застопорившее моторы, и попыталась его опрокинуть. Казалось, буря победит. Но упрямое судно снова и снова выпрямлялось. Боролись расчеты кораблестроителей, опыт капитана, с одной стороны, и бешеное море — с другой. Борьба была беспощадной. Мокрые горбы камней порой мелькали меж грядами волн, они словно выбирали момент, чтобы пробить дыру в корпусе спасательного судна. Это был бы удар наверняка. У «Пере-света» не было двойного днища, как у больших торговых пароходов.
Мне до сих пор непонятно, как удалось «Пересвету» среди камней подойти к «Розапелаги» на расстояние выстрела пушки, подающей линь. Видимо, помогло моряцкое чутье капитана… Ну, и еще, конечно, повезло.
На следующий день «Пересвет», ведя на буксире «Розапелаги», прибыл на Таллинский рейд. Капитан из Сорренто синьор Гопполлато встретил меня чашкой кофе. Синьор Гопполлато сказал, что судьба судна и команды, после того как финский пароход отказался помочь, была уже предрешена. Капитан знал, что ни одно судно не рискнет подойти к ним. Вода клокотала у подводных камней, и гибель «Розапелаги» была уже вопросом минут, когда «Пересвет» выстрелом пушки перебросил на борт полуразбитого судна линь.
— Вышла из строя машина, — сказал капитан Гопполлато, — мы ничего не могли предпринять. Ну, а ваш буксир… Его капитан сделал больше, чем требуют морские законы.
Вместе со старшим механиком «Розапелаги» мы осмотрели повреждения судна, и он пригласил меня в свою каюту. Механик, маленький смуглый человек, дал мне фотографию. Я увидел на ней мальчика лет семи с большими темными глазами. На ломаном английском языке южанин сказал:
— У меня нет никого, кроме этого мальчика. Его воспитывает одна старая женщина, я высылаю ей деньги. Если бы с «Розапелаги» случилась беда, сыну пришлось бы просить милостыню. Передайте этот снимок капитану «Пересвета».
А на следующий день в конторе, когда наши моряки попросили Конга рассказать об «экскурсии» на Хиумаскую мель, Юссь вернулся в свою стихию:
— Ишь ты, героя из меня сделать хотят… А ничего особенного не было. Правда, когда я увидел там Унгруского графа…
— Ну, Конга, ты опять из морской пены канат плетешь, — смеется кто-то из капитанов.
— Ей-богу, правда! Дайте расскажу, — и Юссь поднимает к небу три пальца.
Течет рассказ, все слушают затаив дыхание. Сегодня голос Конга звучит как-то особенно свободно и сильно.
А. Федоров
ПОКОРЯЯ ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ
Итак, человек впервые покинул свою колыбель — Землю, впервые шагнул за пределы родной планеты! Это наш соотечественник, сын героического советского народа — первооткрывателя космоса.
Беспредельна мощь человеческого разумами никогда за всю историю Земли не проявлялось это так ярко, как в наше замечательное время. На повестке дня современной науки — полеты человека к Луне, к Венере, к Марсу, к другим планетам солнечной системы.
Но на какие расстояния возможны космические путешествия человека? Пространства, которые он дерзает преодолеть, огромны. Допустим, его звездолет движется примерно с той же скоростью, какую сообщают при запуске искусственным спутникам Земли (порядка 10 километров в секунду). В таком случае долететь, например, до Солнца космонавт смог бы за полгода, а для того чтобы достичь одной из близких к нам звезд — звезды Проксима в созвездии Центавра, ему понадобится без малого… 120 тысяч лет!
Но Проксима не «конец» вселенной. Дальше простирается целый звездный архипелаг — Млечный Путь, состоящий из сотен миллиардов светил. А за ним снова галактика за галактикой…
Что же получается? Человек никогда не сможет побывать в других звездных мирах, ибо для таких путешествий жизнь его слишком коротка? Неужели даже звезды нашей Галактики и вращающиеся вокруг них планеты навсегда, останутся для нас недоступными?
«Да», — отвечает механика Исаака Ньютона с ее представлением о существовании абсолютного времени, то есть времени, идущего равномерно и независимо от движения тел, которые мы изучаем.
«Нет! — говорит другая механика, вытекающая из современной физической теории, называемой теорией относительности. — При соблюдении определенных условий человек может победить и время».
Как это? Постараемся разобраться.
Великий физик Альберт Эйнштейн показал, что Ньютоново понятие об абсолютном времени неверно вообще, а механика Ньютона справедлива лишь для тел, движущихся относительно друг друга со скоростями очень малыми по сравнению со скоростью света.
Теория относительности Эйнштейна дала ошеломляющий вывод: время зависит от скорости движения.
Поясним это примерами.
Человеку в космической ракете и жителю Земли дали одинаковые, предварительно сверенные часы. На Земле они показывали одно и то же время. Но как только ракета стала двигаться относительно Земли со скоростью, приближающейся к скорости света (300 тысяч километров в секунду), часы у космонавта начали отставать от часов земного жителя. Секунды в ракете стали очень длинными, и время как бы затормозилось.
Запомним сразу, что физики называют «часами» любой предмет, внутри которого происходят равномерные периодические колебания. В качестве часов могут быть использованы система Солнце — Земля (с суточной и годовой периодичностью движения нашей планеты), человеческое сердце с его ритмическим биением, равномерно вращающаяся машина… Сопоставляя свои переживания с часами, мы тем самым законно признаем объективный характер времени. Но промежутки времени, указываемые часами или календарем, ни в какой мере не являются абсолютными, неизменными величинами, установленными для всей вселенной каким-то божественным декретом. Все часы, которыми когда-либо пользовался человек, были приноровлены только к нашей солнечной системе. А по отношению к другой системе данные промежутки времени, как говорит теория относительности, будут изменяться.