Дома вечером, конечно, будет скандал, нечего и сомневаться. А что делать? Не может Вовка не явиться на спектакль! И если некоторые этого не понимают, запирают на ключ и одежду прячут, то пусть им будет хуже! Ну, пора. Раз! Два…
— Мальчик! Ты что там делаешь?! — раздалось с улицы. — А ну прекрати хулиганить!
— Ды-ды-дышу свежим во-оздухом! — сердито ответил Вовка.
Беда с этими взрослыми, вечно они вмешиваются не в свое дело. Пришлось пережидать, пока бдительный прохожий скроется. А потом Вовка сосчитал до трех и храбро шагнул к трубе…
Он висел над улицей, обхватив холодное железо руками и коленками. Самое страшное осталось позади, теперь надо было только съехать вниз.
Но съехать Вовке не удалось: труба не выдержала его тяжести и грохнулась в сугроб…
Сугроб был толстый, мягкий — она совсем не пострадала при падении… К сожалению, Вовке повезло меньше: он-то грохнулся не в мягкий сугроб, а на железную трубу — и пребольно ударился коленом…
ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
— Живо спрячься где-нибудь! — велел Мотя Балабанчику. — Чтоб Михаил Павлович тебя в таком виде не застукал!
Балабанчик ушел в дальние коридоры, где был свален старый реквизит и декорации от давних спектаклей. Он забрался в бутафорскую беседку, увитую плющом, — тоже бутафорским. Там было сумрачно, тихо, пыльные заросли бумажного плюща надежно скрывали Ваську от всего мира. Он сидел и размышлял, куда могла подеваться Анька, и вдруг в коридоре раздались шаги, а потом и голоса. Балабанчик затаился.
Голосов было два, причем один из них Балабанчик просто терпеть не мог, а от другого у него замирало сердце.
— А завтра? — умоляюще спросил голос, который Балабанчик терпеть не мог. — Ну, после елок… Тоже не можешь?
А голос, от которого у Балабанчика замирало сердце, ответил:
— Завтра? Могу. Только я еще не знаю, захочется ли мне идти с тобой на каток…
Балабанчик сидел в свой беседке тихо-тихо, только сердце в груди у него грохотало на весь Дом пионеров. Но те, двое, так были заняты своим разговором, что не слышали Балабанчикова сердца.
— А что будет, если…
— Что если?
— Если… если я тебя сейчас поцелую? — отважился голос, который Балабанчик терпеть не мог.
— Не знаю, — едва слышно отозвался голос, от которого у Балабанчика замирало сердце.
И вот внутри у Васьки Балабанова стало вдруг холодно, пусто и абсолютно тихо. Сердце смолкло. Балабанчик догадался, что сейчас умрет, и выскочил из укрытия. Длинный Вадик Березин из балета и самая красивая девочка в Доме пионеров испуганно уставились на него.
— Только попробуй ее поцеловать! — закричал Балабанчик и изо всех сил треснул влюбленного танцора по уху.
«ЧЕСТНОЕ СЛОВО» БЕЗ КРЕСТИКОВ
— Безобразие! — охнул директор Дома пионеров, возникая на месте побоища как бы из ничего. Он имел скверную привычку появляться именно там, где его меньше всего хотели бы видеть. — Елькина и Березин! Немедленно прекратите!
Увы, его услышала только Верочка и, конечно, сразу убежала, а Баба Яга продолжала яростно тузить Вадика.
— Обалдела?! — растерянно кричал Вадик, закрываясь руками. Он был человек воспитанный и, конечно, не мог себе позволить драться с женщиной.
— Елькина, я кому говорю! — повысил голос директор.
Баба Яга вздрогнула, будто просыпаясь.
— Ненормальная! — пробурчал Вадик. — Жалко, ты девчонка…
— Сам ты! — огрызнулась Баба Яга и, показав Вадику кулак, понеслась вдаль по коридору.
— Елькина, вернитесь! — приказал Сергей Борисович, да где там!
И не успел он выяснить, кто виноват, как из-за поворота вышли Мотя и маленький Овечкин. Они шагали к Сергею Борисовичу с лицами решительными и серьезными.
— Сергей Борисович, — произнес дежурный режиссер. — Нам надо с вами поговорить!
— По секрету! — значительно добавил Овечкин.
Надо напомнить, что в Доме пионеров еще никто никогда не хотел поговорить с директором по секрету. То есть обитатели Дома вообще старались избегать разговоров с Сергеем Борисовичем. Скучно им было с ним разговаривать, неинтересно.
— По секрету? — потрясенно переспросил директор. — Со мной?
— С вами! Только дайте слово, что ничего не скажете Михаилу Павловичу!
— Честное слово, — директор неуверенно кивнул.
— И без крестиков! — уточнил Валера.
— Хорошо, и без крестиков, — согласился Сергей Борисович, с испугом глядя первокласснику в глаза. Он уже догадался, что случилось что-то скверное.