Ах, Юлька, ну чего ты дуешься! Теперь, когда Павлик стал такой знаменитый, кучу денег заработал, жить бы да радоваться привалившему счастью. Павлик лез по пожарной лестнице и придумывал свой разговор с Юлей: «Наймем Пашке няньку, а ты иди учись, ты ж давно мечтала. Пожалуйста — деньги есть, никаких забот, проси что хочешь! Все у нас теперь будет о'кэй, Юлька, может, даже в Москву переедем жить. Со мной не пропадешь! Кончай дуться, Юлька, глупо же это, пойми!»
Павлику вдруг захотелось взглянуть на родную Фестивальную улицу: там, там, среди лип, когда-то бродили они с Юлей. И именно там, однажды, собравшись о духом, он Юлю поцеловал. Знаменитый актер вытянул шею, но крыши загораживали Фестивальную, он торопливо полез наверх. Как там? Все ли на месте?
На месте все было: дома стояли, как положено, в ряд, в сквере дремали белые, все в инее, липы, а в конце улицы темнел, как и в прежние времена, лес… Будто на ладони лежала перед Павликом улица, он смотрел, смотрел на нее. А улица на него не смотрела, не хотела родная улица видеть знаменитого Павлика…
«Сговорились они все, что ли?» — расстроился знаменитый. Никто не хотел его видеть: ни Юля, ни Михаил Павлович… А Юлин брат и вовсе вчера сказал, что милицию вызовет, если Павлик еще придет!
«Вот помиримся с Юлькой, я тебе покажу! — грозно думает Павлик. — Ты у меня узнаешь, как близких родственников в дом не пускать! Ничего! успокаивает себя знаменитый. — Приду к ней в библиотеку, уж тогда мне никто не помешает! Только бы Михаилу Павловичу на глаза не попасться…»
Говорят, люди к старости делаются мягче. По Михаилу Павловичу что-то этого не заметно. Как сказал два года назад: «Павел, то, что ты собираешься сделать, — предательство!» — так и стоит на своем… Слишком уж строг он, Михаил Павлович Еремушкин. Строг и старомоден, вот что!
В детстве-то Павлик этого не понимал, все, что говорил и делал Еремушкин, казалось ему замечательным. Но теперь Павлик вырос, теперь-то он понял: жить так, как учил Михаил Павлович, невозможно.
Долг, честь, благородство!.. Глупости какие! Живи Павлик так, как учил Михаил Павлович, где бы он сейчас был? Работал бы в каком-нибудь захолустном театрике и получал сто рублей в месяц… А на сто рублей попробуй проживи, какой уж тут долг, какая честь… Все-таки Михаил Павлович — идеалист, не знает жизни.
Только бы, только бы Павлику с ним не встретиться. Потому что Михаил Павлович хоть и идеалист, а рука у него тяжелая, Павлик знает… Однажды, давно, они гуляли — Павлик, Кузя и Михаил Павлович. Кузя был еще совсем малышом, Павлик — тоже не очень взрослым, Еремушкин угощал их мороженым и рассказывал о поэте Пушкине. Дело было в городском саду. Михаил Павлович и Павлик настолько были увлечены разговором, что ничего вокруг не замечали, а Кузя, который по малолетству многого в разговоре не понимал, глазел по сторонам. Он-то и дернул Михаила Павловича за рукав:
— Деда, а там дяденька тетеньку бьет.
Так вот, с тех пор десять лет прошло, а Павлик все равно отлично помнит, что Михаил Павлович сделал с тем дяденькой.
Крутой человек Михаил Павлович! Кто его знает, что ему придет в голову, если он увидит, что Павлик все-таки явился. Между прочим, окно все не открывали, неужели мальчишка забыл?..
«Ерунда какая! — подумал Павлик. — Лезу, как воришка… Рассказать кому — не поверят!»
Он начинал мерзнуть. Постучать, что ли? Бесполезно, кто сейчас будет торчать в дальних коридорах?
…Но нет — только знаменитый стукнул в окно, как с той стороны кто-то подошел — и открыл!
— Спасибо! — поблагодарил Павлик, из-за клубов морозного пара еще не разглядев, кто это. Но потом-то клубы рассеялись…
— Михаил Павлович? — испуганно пробормотал знаменитый и поспешно шагнул назад.
В последний миг Михаил Павлович все-таки успел поймать его за воротник куртки.
СУП С КОТОМ
Знаменитый актер лежал поперек подоконника: голова тут, а ноги в «луноходах» — торчат над заснеженной улицей…
А Михаилу Павловичу, видно, казалось, что Павлик все еще падает… Он мертвой хваткой держал его за ворот, а в груди у него больно колотилось сердце. Последним, отчаянным рывком он втащил Павлика в помещение и побелел как мел.
Знаменитый встал на трясущихся ногах, оглянулся назад, в холодную пустоту, откуда его только что вытянули.