ТОВАРИЩИ ПО НЕСЧАСТЬЮ
Анька сидит тихая, задумчивая. Никогда еще Балабанчик ее такой не видал…
Он подошел и присел на черный ящик, валявшийся рядом.
— Слезь, — велела Анька. — Кто ее знает, что она сделает.
— Кто? — удивился Балабанчик.
Но Анька только махнула рукой. Не хотелось ей говорить про Машину. Да и не боялась уже Анька: что она может, мертвая железяка? Только лучше все-таки ее не трогать.
— Ты чего тут делаешь? — с укором спросил Балабанчик.
— Думаю. Иди, не мешай мне.
Балабанчик обиженно засопел: пропала, сидит и думает, а с другом даже разговаривать не хочет!
— Нет, ты расскажи! — потребовал он. — Чего вы с Вовкой поцапались? Я его спрашивал, спрашивал, а он молчит.
Анька исподлобья взглянула на Балабанчика, подумала и сказала:
— Ты, наверно, тоже в кого-нибудь влюблен…
Балабанчик моргнул.
— Чокнулась ты, да? — пробормотал он. — В кого это я…
— Не знаю, — вздохнула Анька. — А я — в Кузю.
— Че-го? — потрясенно переспрашивает Балабанчик. — У тебя что, температура?
Анька не ответила. Они сидели и молчали, а за окном кончался зимний день. Не то чтобы там стемнело уже, но чувствовалось, что уже собирается темнеть.
— А я в Верку, — вдруг сознался Балабанчик. — Я давно хотел сказать. Только боязно было, мы ж клялись.
— Разве мы тогда знали? — печально спросила Анька. — Мы же маленькие были. А почему в Верку? Она воображала.
Балабанчик засопел обиженно:
— На себя погляди — в Кузю! Нашла в кого! Уж лучше бы в Айрапетяна втюрилась. Это хотя бы справедливо: он из-за тебя ракетостроение бросил.
— Почему это — из-за меня?
— Потому! Все знают, что он в тебя втрескался. Потому и к нам перешел!
— Неправда!
— Очень даже правда!
Анька возмущенно сверкнула глазами:
— Ну я ему надаю! Какое он имеет право! Спрашивал он у меня? Может, я не хочу!
Балабанчик грустно покачал головой:
— Наивная ты, Аньк! Кто ж об этом спрашивает. Все равно от тебя ничегошеньки не зависит, спрашивай не спрашивай… Думаешь, мне очень нравится, что Верка в Вадика влюблена?
— Вот зараза! — гневно ахнула Анька. — А почему не в тебя?
Балабанчик не ответил, он не знал, почему Верка Вадика любит, а его, Ваську, нет. Уж, видно, так несправедливо все устроено.
Анька несправедливость не терпит. С несправедливостью надо бороться! Что это такое: он ее любит, а она его нет!
— Безобразие, неправильно это! Надо, если ты кого любишь, чтоб и он тоже тебя любил, неужели неясно?
— Тогда и тебе надо любить не Кузю, а Яшку, — вздохнул Балабанчик.
Анька задумалась.
— Нет! — наконец сообщила она. — У меня не получится.
Все-таки мир устроен вовсе не так просто, как нам это поначалу кажется. Взять бы и навести в нем порядок, чтоб все было правильно и справедливо.
Если ты хороший, то пусть тебе будет хорошо. А если плохой — пусть тебе будет плохо. А не так, чтоб, если ты добрый, так сердце болит. Не так, чтоб ты любишь, а тебя нет!
Надо что-то придумать!
И вдруг Анька замерла…
Вот она, рядом, Великая Машина, изобретенная Кузей как раз для того, чтобы навести на всей земле порядок и заставить людей жить правильно!
Черный ящик был по-прежнему недвижим и тих, только огонь горел недремлюще, но Аньке показалось, что Машина изо всех сил сдерживается, чтоб не засмеяться с торжествующим лязгом и скрежетом: ведь оказывается, вовсе не из-за чего Аньке с ней воевать! Ведь оказывается, и Анька хочет навести в жизни порядок! Железный. Чтоб раз и навсегда все стало справедливо и правильно.
— Васька, — шепотом позвала Анька. — А если бы… Ну, если бы тебе можно было взять и разлюбить Верку. Ну, позабыть и не мучаться? Хочешь?
— Ни за что! — помотал рыжей головой Балабанчик, и глаза у него стали упрямые. — Лучше буду мучаться.
РЕЖИССЕР ЕРЕМУШКИН ПРИНИМАЕТ ПО ПЕДАГОГИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ
О Михаиле Павловиче Еремушкине Наталья Игоревна слышала много странного и, скажем прямо, настораживающего.
— Ужасный человек! — жаловалась одна учительница. — Ничего не смыслит в педагогике. Я пришла к нему на Балабанова жаловаться, а он знаете что мне сказал?! «Детей надо любить, а если вы этого не можете, какой черт вас в учителя понес!» Грубиян!
Наталья Игоревна понимала, что разговаривать с Еремушкиным будет сложно, и, признаться, нервничала. Но другого выхода у нее не было: Мотя Новиков катился по наклонной плоскости. Она не сомневалась, что, если Мотю немедленно не остановить, он погибнет!