Многие до сих пор считают, что Казаков весьма преуспел в изображении северной и среднерусской природы. Это смешно, так как в каждой вещи автора прежде всего присутствуют люди, захваченные различным страстями и обретшие некие смыслы, вглядываясь в безмерность материального мира природы и её красоты. Иронически это осознавал и сам автор: «Да, так, видно, и суждено умереть рассказчиком». И другое ещё, очень важное: «Пусть до меня писали Толстой и Чехов, но это написал я. Это другое. Пусть у меня хуже, но всё-таки и у меня здорово. И ничего ещё не известно, хуже там или не хуже. Пусть попробует кто-нибудь как я! <…> Когда он (писатель. – В.С. ) вдруг вспоминает, написав особенно сильную страницу, что сначала было Слово и Слово было Бог!». Обо всём этом и многом другом Казаков высказался в интервью журналу «Вопросы литературы» (1979, № 2).
Бóльшая часть рассказов Казакова – без всяких преувеличений – шедевры русской словесности. По-другому нельзя назвать такие вещи, как «На полустанке», «Некрасивая», «Странник», «Арктур – гончий пес», «Трали-вали», «Запах хлеба», «Вон бежит собака!», «Осень в дубовых лесах», «Адам и Ева», «Плачу и рыдаю», «Проклятый Север», «Свечечка», «Во сне ты горько плакал». Вот начало и конец небольшого рассказа «Поморка» (1957): «В сентябре на Белом море темнеет рано, сумерки коротки, а ночи аспидно-черны и холодны. Вырвется иногда перед закатом солнце из облаков, бросит последний угасающий луч на море, на холмистый берег, жёлто отразится в окошках высоких изб и тут же побагровеет, сплющится, уйдёт в воду. <…> Ветер холодеет, небо темнеет, заря окрашивается в винный цвет, воздух делается прозрачней, смугло румянеют избы наверху, а на востоке загораются редкие бледные звёзды. Скоро совсем смеркнется, а Марфа всё будет стоять, положив старчески-сизые руки на плетень, и смотреть на море, пока не погаснет последний мглистый отблеск зари». Какова сила! Какая магия естественности! И как сейчас бы сказали, какая смысловая полифония!
Чуть позже появился посвящённый К.Г. Паустовскому рассказ «Манька» – весь пронизанный томлением души человеческой. Герои Казакова – абсолютная часть природы, природы странной и неведомой. Об этом когда-то писал художник Василий Кандинский. Он совсем молодой путешествовал по Северу, зашёл в одну избу и почувствовал себя будто «внутри картины».
«Арктур – гончий пёс», посвящённый памяти М.М. Пришвина, вовсе не история слепого пса. Это вещь о человеке, горе и героизме. Могучее, редкостное создание. А как жутко странна героиня рассказа «Запах хлеба!» – истории о том, как народ становится населением.
Каждый из этих рассказов – история драм и трагедий, горьких догадок о небывалости мира, усиленной его красотой.
Две последние вещи Казакова – «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал» – особое симфоническое и картинное изображение души человеческой. Особенно детской души.
Русский Север – это мир, созданный Казаковым, мир прекрасный и горестный – «Север не отпускал меня». До Казакова о Севере писали значительнейшие русские художники – Константин Случевский, Михаил Пришвин, Иван Шмелёв, Павел Муратов, Николай Клюев, Борис Шергин, Степан Писахов и многие замечательные люди. Автор сам признавался в «Литературной газете» (1973): «Северный дневник» – книга для меня несколько необычная. И потому, что писалась она больше десяти лет, и потому, что составляют её очерки.
Впервые на Белое море я попал в 1956 году. Полтора месяца шёл я побережьем, от деревни к деревне (а они друг от друга километрах в сорока-пятидесяти), где пешком, а где на карбасах и мотоботах». И родился в «Северном дневнике» и очерках этой поры небывалый многоликий русский мир северной страны нашей.