Кроме того, текст «Слова» насыщен аллитерационными связями явно германского происхождения. Это заставляет рассматривать и древнегерманскую струю в поэтике «Слова».
Г. Б.: — Продолжим, однако, тему об античных элементах в «Слове». Получается, что они настолько органичны, естественны, ненарочиты для автора, что можно подумать, будто они вошли в обиход, во всяком случае, в привычную поэтическую практику.
А. Г.: - Да, так получается. Можно вспомнить, например, что отдельные античные авторы, в том числе
Гомер и Платон, облик которых был в значительной мере христианизирован, удостоились даже чести попасть в роспись Благовещенского собора Московского Кремля, на церковные фрески Пскова и Новгорода. В свое время Ватрослав Ягич писал: «Помимо литературы латинской, нет другой европейской литературы, которая наравне бы со старославянской в ее трех отраслях: болгарской, сербской и русской — усвоила в весьма древнем переводе весь огромный запас библейско-богословско-литургических произведений христианизированных греков». Петр Струве так прокомментировал это высказывание Ягича: «Это значит: национальное усвоение эллинско-христианской культуры славянами, только что принявшими христианство, было весьма интенсивным». Обе составляющие в этом определении «эллинско-христианская культура» представляются мне важными, обе они имеют непосредственное отношение к проблемам поэтики «Слова о полку Игореве».
И. Д.: — Чаще всего эта комбинация элементов интерпретируется как двоеверие. Но ведь в мировоззрении восточных славян, в их новых религиозных взглядах Должно проглядывать не только «родное», славянское язычество, но и изрядная доза эллинского, с неизбежными элементами античной мифологии, литературы и философии. Ведь из многочисленных греков-митрополитов и епископов, направлявшихся из Константинополя в Киев или Чернигов, или русских клириков, проходивших стажировку на Афоне и в других монастырских центрах Византии, кто-нибудь вполне мог захватить Гомера на греческом или занимательные комментарии к нему Иоанна Цеца. А знание греческого на Руси XI — XII веков не было исключительным явлением.
Г. Б.: — Что еще можно сказать на основании ваших исследований в пользу подлинности «Слова о полку Игореве»?
А. Г.: — Что еще? Для произведения, созданного в XVIII или даже в XV веке, совершенно необъяснимы эмоциональность и страстность обличения пороков и неблаговидного, непатриотичного поведения русских князей XII века, которую выказывает автор «Слова» в открытом, официальном тексте, а главное — в «прикровенном изложении». Ведь автор в акростихе называет некогда могущественного Всеволода Большое Гнездо «Иудой», а «грозного, великого» Святослава Киевского в фигуре «разделенного языка» одаряет иронически насмешливым прозвищем «Тушум». В XVIII веке эта страстность и язвительность выглядят, по крайней мере, неуместными, а главное, необъяснимо обращение автора к столь сложному и искусному способу реализации критических тенденций. В то же время для поэзии XII века «темный стиль», двуплановость, двух- и даже трехслойность поэтического текста — весьма распространенное, можно сказать, типовое явление.
В «Слове», как мы говорили, заметно присутствие античных элементов одновременно с преобладанием в содержании черт «сурового», раннего христианско-героического эпоса. Единственные проблески рыцарского романа XIII века — легчайшие оттенки куртуазно-галантной тональности — проглядывают в упоминании «свычаев и обычаев прекрасной Глебовны», да в ощутимой лирической приподнятости «плача Ярославны», напоминающего французскую chanson de toile. Это сочетание, по наблюдениям 3. Волковой, относится как раз к интервалу между вторым и третьим периодами эволюции французской героической поэзии, к концу XI — середине XII веков. Для автора «Слова», который, как я полагаю, был знаком с французской жестом, естественно, надо вводить некоторый небольшой временной лаг. Согласитесь, предполагать такую тонкую временную нюансировку в подделке XVIII века практически невозможно.
Сами стимулы возникновения поэтического произведения такой эмоциональной и смысловой направленности могут служить для «Слова» основным датирующим фактором. Для этого надо проникнуться господствующими умонастроениями всего христианского мира в период сокрушительного провала второго крестового похода, когда Гроб Господень опять оказался в руках «поганых» и крестоносное воинство испытывало все ужасы и унижения плена и поражения во время падения Иерусалима. В Европе тогда господствовали ощущения оскорбительности поражения, «обиды» от «неверных» и настроения возмездия.
«Странный», непонятный для многих литературоведов выбор автором «Слова» сюжета своего произведения — событие неудачного, окончившегося полным разгромом и пленом всех участников похода. По моему мнению, такой выбор напрямую связан с обстоятельствами провала второго крестового похода и тем самым, по существу, определяет время его создания. И еще следует обязательно отметить, что провал второго и третьего крестовых походов в значительной мере был обусловлен постоянными распрями в самой среде крестоносцев и не затихавшими даже в эту пору усобицами европейских монархов и феодалов, так что папа вынужден был на время крестового похода декларировать всеобщий мир в Европе и пригрозил отлучением всем, кто посмеет его нарушить. Эта же, примерно, картина наблюдалась и на Руси.
Таким образом, появляются серьезные основания для датировки «Слова» периодом конца XII — самого начала XIII веков, промежутком между 1192 и 1204 годами, годом смерти Игоря на черниговском престоле, и, может быть, даже чуть более поздним сроком, когда Владимир Святославич, носивший христианское имя Петр, стал галицким князем и мог по чину претендовать на «славу», возглашаемую ему в финале «Слова».
Ответы на все загадки и вопросы «Слова», включая имя автора, содержатся в самом «Слове». Несмотря на предельную лаконичность, сжатость, тензорность изложения, «Слово» перенасыщено информацией, надо только суметь воспринять и правильно истолковать ее.
И. Д.: — При этом надо со всей полнотой учитывать, в каком историко-литературном контексте оно создавалось.
А. Г.: — Ценю своевременность вашего замечания, Игорь Николаевич. Действительно, при всем значении исторических факторов, определивших выбор темы и идейной направленности «Слова», оно должно подчиняться литературным нормам и канонам своего времени. Литературный же средневековый канон предполагает очень жесткую установку на прецедент, на то, что уже было опробовано и отработано предшественниками, на «готовое слово». И «Слово» действительно представляет собой типичную для средневековой литературной практики центонную композицию, причем иентонный принцип проявляется на всех структурных уровнях: на сюжетном и композиционном, в использовании традиционного, устоявшегося набора мотивов, образов, тропов и других общих мест, характерных для христианско-героической поэзии XI — XIII веков на территории всей Европы. Широта и сложность литературного фона «Слова о полку Игореве» свидетельствуют о широте и интенсивности литературных связей Древней Руси с окружающим миром, заставляют еще раз, вслед за А. К. Толстым, горько пожалеть о том, как безжалостно была затоптана татарскими сапогами заря замечательной культуры, которая разгоралась на Руси в XII — XIII веках.