Еще один небольшой под’ем, и мы очутились в Майтауне, разоренном центре разоренного промышленного округа. Мы в’ехали в городок под звуки бича, окруженные густым облаком пыли. Двадцать белых одноэтажных домиков стояли по краям белой пыльной дороги. В тени сарая, на земле спал негр, да бродили три тощих собаки: и неизбежный козел, питавшийся этикетками от разбросанных кругом пивных бутылок. Таков Майтаун.
Ферма, на которую я отправлялся, находилась в стороне от большой дороги. Хозяин ее выслал мне с почтарем верховую лошадь и поручил ему проводить меня до места назначения. Так как почтари в австралийских кустарниках заботы о продовольствии: в пути сводят к надежде на гостеприимство окрестных жителей, а жена почтаря жила в Пальмервиле, то мы и отправились на ферму именно через Пальмервиль. Я привязал свой багаж к седлу, и мы поехали. За нами бежали две мохнатые собаки. Без собак и лошадей обитатель кустарников не может жить; он тратит на них весь запас любви, имеющийся в его сердце и не находящий другого применения у одинокого пастуха…
Начинало светать, но кустарники были еще полны ночной прохлады, и в воздухе пахло ласковой весенней свежестью. Мы беседовали о лошадях. Австралиец боготворит лошадь, но часто дурно обращается с нею.
Когда молодой обитатель кустарников, не видавший на своем веку ничего, кроме скота, лошадей, степей и оград, в первый раз попадает в город, он презрительно проходит мимо всех приманок культуры, в роде трамваев и кино, и спешит прямо на конскую площадь, где может часами стоять у решетки, как завороженный, не отрывая глаз от находящихся там лошадей. После этого он, удовлетворенный, возвращается домой, и сердце его больше недоступно ни для каких страстей.
В сердце Австралии путешествовали раньше на лошадях или пешком, но в последнее время стали употребляться велосипеды и верблюды. Обычный же способ, это — путешествие верхом. Путешественник берет с собой обыкновенно двух лошадей: на одну из них он вьючит багаж, на другой едет сам. По большей части бывает так, что хорошо приученные лошади сами идут друг за другом, а всадник, опустив поводья, посасывает трубку, при чем она совсем не должна быть непременно набита. По большей части лошадь умеет гораздо лучше находить дорогу, чем всадник, да если она иной раз и попадет не на ту тропинку— что за беда! Куда спешить! Быстро ехать — слишком жарко, да в кустарниках и не любят спешить.
Позади нас вдруг послышался топот конских копыт и раздался удар бича. Из тучи пыли появился всадник.
— Чорт возьми, Джек! Зачем вы так рано выехали из Майтауна? Я хотел ехать вместе с вами.
Почтарь слегка кивнул головой в знак приветствия и вежливо ответил:
— Я не знал этого, господин Мусгров.
Слово «господин» удивило меня.
— Кто это? — спросил я тихо.
— Скваттер с фермы Мусгров.
Ага! Скваттер — это то же, что помещик, даже больше.
Наш новый спутник гнал перед собой двух молодых негров. Я внимательно посмотрел на них. Один из них оказался мальчиком лет десяти. Оба были в пыли и в поту, а знаки, видневшиеся у них на спине, заставили меня невольно взглянуть на бич, который скваттер держал в руке.
Мусгров заметил мое удивление и поспешил об’ясниться:
— Эти молодцы убежали с фермы, и я догнал их только за Майтауном. Отправились, видите ли, к своему племени на корроборри, — празднество с танцами. Но я им покажу, как танцовать!
И он грозно щелкнул своим длинным бичом, сделанным из кожи кенгуру. Я содрогнулся. Куда я попал! В арабский караван рабов, или здесь царили давно забытые ужасы «Хижины дяди Тома»?
— Неужели вы погоните этих несчастных до самого Палъмервиля?
Он засмеялся.
— Конечно. А потом еще пятьдесят миль до фермы Мусгров, завтра.
Я замолчал. Во мне боролись негодование и страх показаться! смешным. К стыду своему, должен сказать, что последнее чувство победило. Впоследствии я хорошо познакомился с тем, каково живется в колонии коренному владельцу земли — туземцу. Пришедшие сюда в погоне за наживой белые завоеватели считают ело за животное, назначение которого — обогащать «просвещенных» колонизаторов.
Если скваттеру, который не в силах нанять белых ковбоев, нужны черные, он просто отправляется на охоту и ловит их, сколько ему нужно, тем же простым способом, каким он ловит свой скот. Дикарь, вялый от природы, пойманный в молодости, становится зачастую превосходным наездником, и хотя за ним нужен постоянный надзор, из него вырабатывается очень хороший ковбой. За это хозяин дарит ему изредка рубашку и штаны, дает ему скверный табак и скверную пищу, а если тот ведет себя хорошо, приводит ему туземку-жену, пойманную таким же способом. После этого негр уж не уйдет. Просто, дешево и сообразно с обычаями!
Австралийские негры почти повсеместно вымирают. «Из-за прирожденной лени и неспособности к труду», — поясняют местные колониальные власти…
В полдень мы остановились у единственного между Майтауном и Пальмервилем источника воды. Обычно путешественники берут с собой запас воды в парусиновом мешке, который привязывается к седлу. Мешок у меня скоро оказался пустым, но мои спутники только посмеялись надо мной. Оказалось, что я должен был следить, чтобы мешок висел с той стороны лошади, которая не освещалась солнцем.
— Вот вам котелок, — сказал мне скваттер, — принесите в нем воды, пока Джек отвязывает багаж. А я разведу костер.
Я пошел, и вскоре передо мной было сухое ложе ручья. В одном месте, вероятно, водоворотом во время разлива, была прорыта в глинистом грунте глубокая яма. В глубине ее виднелась желтая жидкость, напоминавшая больше всего гороховый суп. В этом «супе» лежали два полуразложившихся трупа волов и скелет дикой собаки.
— Нельзя же пить такую воду! — с ужасом сказал я.
— Нельзя пить? Ну, если вы такой привередник, то здесь недалеко уйдете. Это отличная вода. Дайте сюда котелок.
Скваттер спустился в яму, наступил на один из воловьих трупов и зачерпнул воды как раз около него.
Принесенную воду поставили на огонь, вскипятили, сняли с нее тщательно пену, и вода стала довольно прозрачной. Тогда в нее положили горсть чаю, горсть коричневого сахара, — и напиток был готов. Правда, он был совсем черный, сверху с накипью, отливавшей всеми цветами радуги, но прекрасно освежал нас. Известно, что в жаркие дни; ничто так хорошо не утоляет жажду и не подкрепляет измученное тело, как горячий чай.
Неграм скваттер дал по лепешке и по чашке… сырой воды. А остальные ели солонину.
К трем часам мы приехали в Пальмервиль, где должны были переночевать.
«Город» этот состоял из полуразвалившегося трактира, в котором жила жена почтаря, и нескольких рядов спиленных сверху деревьев, которые выглядели очень загадочно и заставили меня вспомнить о каналах на Марсе. Мне об’яснили, что в былые времена здесь стояли дома золотоискателей и должностных лиц, но теперь все исчезло, за исключением этих «свай» — устоев, прежде связанных стенами.
Мы стреножили своих лошадей и, подвесив одной из них на шею колокольчик, пустили их на подножный корм, — скудный корм австралийских кустарников.
Лошадей в кустарниках хозяева совсем не кормят. Днем они работают, а ночью отдыхают, при чем могут есть, если только найдут что-нибудь сами. А по утрам хозяин отправляется искать своих лошадей. Если дело происходит в знакомой местности, то хозяин всегда приблизительно знает, где они пасутся. Но гораздо хуже обстоит дело, если местность незнакомая, — лошадей часто охватывает тоска по дому, и они, руководимые сильно развитой способностью ориентироваться, успевают уйти стреноженными миль за двадцать в течение ночи. По пути они захватывают других лошадей. Известно, что лошади, работающие вместе, охотно об’единяются в табуны и следуют за своим вожаком куда угодно.