«В век хаоса и тлена…»
«У Марины нет могилы…»
Татьяна Иванченко
Вторая ипостась
Они вышли из темных дверей на свет. Аллея впереди была пустынна и длинна.
Он с тревогой вглядывался в эту даль и спрашивал у Нее:
— Ты знаешь, что мы найдем там?
А Она рассказывала Ему о домах, похожих на дворцы, с комнатами просторными и светлыми, где кремовые занавеси наполняются ветром из огромных окон, о садах со старыми яблонями, переполненными последними плодами, о белокаменных храмах с высокими колокольнями. Он верил и не верил Ей. Но аллея вдали была наполнена светом, и листва деревьев была изумрудно прозрачна.
А потом была река. Как они миновали ее? Она не могла припомнить моста под своими ногами, но и лодки Она тоже не помнила. Как же они оказались на другом берегу?
За рекою был сад. Виноградные лозы густо оплетали вешала, и маленькие птицы садились на кончики Ее пальцев, когда Она поднимала руку.
— Мы сошли с ума? — спрашивал Он Ее. Он все не мог поверить.
Она не отвечала. Она закидывала голову и глядела в белесое чистое небо.
— Мы умерли?
Но Она не хотела разделить Его тревоги:
— А разве это так плохо?
Птицы, крошечные, как бабочки, и такие же яркие, взлетали с Ее рук, и в зеленом сумраке Она не видела Его лица. Она совершенно не знала Его, но и не нуждалась в этом. Да и имели ли здесь значение Его черты или Его объятия? Любовь переполняла Ее сердце уже совсем не по-земному, и уже одного Его присутствия было довольно, потребность прикосновений и ласк оставила Ее навсегда. Навсегда?
— Смотри, — говорила Она Ему, указывая вдоль тропинки, — это наш дом. Идем в него.
Они подходили к светло оштукатуренному маленькому дому в глубине сада. И тут впервые что-то кольнуло Ее в сердце. Там, за домом, за садом, за оплетенным вьюном забором таился Другой мир. Но другой мир всегда существует, и Она отгоняла от себя сомнения.
Они поднялись по ступенькам к двери. Маленькая пустая прихожая встретила их, как встречает нас пустынный перекресток, и три двери, как три дороги, вели из нее. В одну дверь вошли они из чудесного сада, другая вела вглубь дома, она была закрыта и заперта. А третья, распахнутая настежь, вела на мрачные городские окраины.
Она вышла на крыльцо, все еще пытаясь сохранить в себе изначальный восторг.
— Я помню этот город, — говорила Она. — Я жила в нем когда-то. Нам будет здесь хорошо, — но сама уже не верила в то, что говорит.
Одинокие бесстрастные люди бродили среди покосившихся почерневших построек. Молодая женщина спускалась по наружной лесенке вдоль неоштукатуренной кирпичной стены. Она оступилась вдруг — и замерла на мгновение, словно остановился кадр. И как в прокрученной назад пленке, тело ее выровнялось, и она продолжала спускаться дальше.