— Да, Эдд.
— И много ты получил за это?
— Вот. — Генри вынул деньги из кармана.
Раз! Эдд ударил его по руке и монеты со звоном потерялись в тумане.
ВСЯКИЙ моряк пьет. Пил и Генри Но допьяна он никогда не допивался: кружку, другую доброго портера, чтобы прочистить горло, саднившее от соленых ветров моря, да иногда, когда шторм бывал очень силен и дождь превращал человека в мокрую тряпку — стаканчик виски. Товарищи подтрунивали над ним, но зная его силу и храбрость, эту странность, прощали, а начальство недовольно хмурило брови когда в мертвецки пьяной компании моряков, возвращавшихся на борт, твердо и прямо шагала приземистая фигура Генри Мидлстона.
Трезвый моряк большая неприятность для капитана судна.
Но сегодня в таверне «Трех Друзей» Генри пил так, как может пить, только заправский пьяница. Стакан за стаканом вливал он в себя виски, мешая ее с пивом и портером, бросая монету за монетой на грязный вонючий прилавок. И сколько ни пил — ни тени опьянения. Мозг оставался свежим, руки не дрожали, ноги слушали и не задевали за покоробившиеся доски пола. И хуже всего то, что в трезвом мозгу, как звон сигнального колокола билось жестокое слово:
— Штрейкбрехер!
Те, что остановили его, сидели за одним из столиков и внимательно смотрели за каждым его движением. В их глазах чувствовалась глубокая жалость и когда, запрокинув голову, он вытряхивал в горло последнюю каплю очередного стакана, они печально кивали головами.
Генри словно забыл о них. Вначале они пробовали удержать его, но напрасно. Всегда ровный и мягкий он сердито послал их к черту и теперь пил не глядя, не видя тех, кто открыл ему глаза, кто показал ему весь ужас случившегося.
— Еще стакан! — Последняя монета летит на прилавок, последний заряд алкоголя отправляется в горло. Ничего! Мгновение Генри стоит и смотрит кругом. Не шатаются ли стены? Не двоится ли в глазах? Нет! Все в порядке! Генри Мидлстон не будет пьян сегодня!
Все равно! Он знает, что ему делать.
Штрейкбрехер! Он, Генри Мидлстон! Он, в кармане которого уже три года лежит маленькая красная книжка? Нет! Нет! Это неправда! Это сон! Бред! Кошмар!
— Эдд! — Шагнул он к столу, за которым сидели двое. — Эдд! Еще раз! Ты пошутил, может быть, Эдд? Это неправда! Эдди! Скажи, что это неправда!
Сидевший поднял свои глаза и увидел лицо, перекошенное смертельным ужасом.
— Скажи, что это не правда, Эдди?
О, Эдд отдал бы полжизни, чтобы сказать это. Слишком хорошо знает он Генри, слишком любит его. Генри знает это. Генри понимает, что так не шутят. Это плохие шутки. Нет, Генри, это правда.
— Это правда, Генри!
Дверь таверны захлопнулась с такой силой, что зазвенели бутылки на столиках и на прилавке. Один из сидевших поднялся, но другой удержал его.
— Сиди, Эдд! Генри знает, что делает.
…Генри знает что делать…
ПОГРУЗКА еще не кончилась. Проклятый туман никак не хотел рассеиваться и люди ступали по сходням медленно, боясь сделать неверный шаг.
Человек, считавший ящики, ворчал, негодуя на туман, который был густ как молочный кисель и на проклятых лодырей, которые не берутся за такую выгодную работу.
— Эгэй! — крикнул он. — Эгэй, на борту!
— Есть на борту! — ответили сверху.
— Смена скоро? Дьяволы! Я продрог здесь, как кошка под водосточной трубой.
— Сейчас!
Через пару минут по сходням спустился грязный краснолицый человек, принял от считавшего опись, уселся на бочонок и прорычал:
— Ого, Биль! Там крепкий ром в каюте.
Биль растаял в тумане.
Краснолицый зевнул во все свое широкоскулое лицо, потянулся так, что бочонок предостерегающе скрипнул и принялся записывать ящики обгрызком тупого карандаша. В одном месте какая-то цифра никак не выписывалась и краснолицый человек, ругнувшись, полез за голенище, вынул огромный нож и пыхтя стал оттачивать карандаш. За этим занятием застал его внезапно вынырнувший из тумана Генри.
— Ну? — поднял, наконец, голову краснолицый.
— Говорят, вам нужны люди?
— Нужны! Шесть пенсов ящик.
— Олл райт!
И взвалив себе на плечи тяжелый груз, Генри Мидлстон скрылся в черном чреве судна.
Двое долго еще сидели в таверне, куря короткие трубки.
— Пойдем что ли, Эдд? — поднялся, наконец, один.
— Пойдем!
Постояли у прилавка, ожидая сдачу, кивнули на ходу двум-трем приятелям и уже взялись за ручку двери, как вдруг…
— Ты цел, Эдд?
— Кажется.
— Да зажгите кто-нибудь спичку!
— Сейчас.
Огонек зажигалки колебался в тяжелом воздухе.
— Кажется, все цело?
— Что это было?
Архангельск.
Срочно секретно.
Главнокомандующему экспедиционным корпусом британских войск. Задержка в доставке пороха произошла вследствие того, что по невыясненным причинам судно «Виктория» с грузом боевых припасов взорвалось перед отправкой из порта.
Отдел снабжения главного штаба Британской армии.
КИНО-ЭКРАН
КРАСНЫЕ ДЬЯВОЛЯТА
Первый шедевр — советской кинематографии.
С РУЖЬЕМ ПО АФРИКЕ
Съемки американской экспедиции.
АЛЧУЩИЕ ЗОЛОТА
Кинороман приключений из жизни золотоискателей.
ДЖЕККИ КОГАН
Маленький друг Чарли Чаплина.
КАРМЕН
Кино-пародия Чарли Чаплина
и неподражаемые комедии с участием
БЕБИ ПЕДЖИ
прошли первым экраном в
КИНО МАЛАЯ ДМИТРОВКА 6.
ЭКРАН ГОСКИНО
Приключение Мистера Веста; постановка Кулешова, сценарий Асеева.
Банда Батько Кныша; постановка Разумного.
Банда Батько Кныша. Кадры из фильмы.
Приключения мистера Веста. Кадры из фильма.
Джек Лондон
МАЕВКА ДЕБСА
Иллюстрация Т. Кабнич
Маевка Дебса один из последних рассказов Джека Лондона, написанный незадолго до его смерти и напечатанный несколько лет спустя. Дебс — известный американский социалист, мечтающий овладеть производством и политическим аппаратом страны мирным путем. Джек Лондон в своем интересном утопическом рассказе воспроизводит его мечты, воплощая их в реальную действительность.
Говорить о возможности такого решения сложной проблемы отношений между капиталом и пролетариатом не приходится. Жизнь и наша революция показали единственный возможный путь к победе труда, путь вооруженной борьбы и пролетарской диктатуры.
Я ПРОСНУЛСЯ ровно за час до своего обычного времени. Это было из ряду вон — и я долго лежал с раскрытыми глазами, размышляя: в чем дело? Что-то случилось, что-то неладно — но что именно, я не знал. Меня давило предчувствие чего-то страшного, что уже стряслось или вот-вот должно случиться. Но что же именно? Я мучительно старался сообразить. Я вспомнил, что в эпоху великого землетрясения 1906 года многие утверждали, что они проснулись за несколько минут до первого удара, и что в эти несколько минут они испытали странное ощущение страха. Неужели Сан- Франциско опять посетит землетрясение?
Целую минуту я лежал в немом ожидании, — но стены не шатались и не слышалось грохота и скрипа обваливающихся домов, все было спокойно. Вот оно что: безмолвие! Неудивительно, что я был обеспокоен! Странным образом отсутствовал гул огромного оживленного города. В этот час дня по моей улице пробегали трамваи, приблизительно по одному каждые три минуты: но вот уже десять минут, как не прошло ни одного. Может быть, забастовка трамваев? — подумал я; или же — на станции катастрофа, и прекратилась подача тока? Нет, безмолвие было слишком глубокое. Я не слышал ни дребезжанья тележных колес, ни топота кованых копыт, бегущих по булыжным мостовым.