Артур тихо говорил вязавшим его уланам:
— Не верьте вашим офицерам, — мы не разбойники, мы боролись за народ…
Уланы угрюмо поглядели на него и отошли.
Взвод солдат выстроился перед обреченными на расстрел. Но ротмистр почему-то медлил отдавать последнюю команду.
Старший батрак сказал младшему:
— Мне надоело ждать. Скорее бы…
Голос младшего прозвучал надеждой:
— Может быть, еще не решено. Может быть, сейчас отдадут приказ освободить нас…
Артур услышал последние слова. И на миг — только на миг! — допустил возможность освобождения, вообразил, как они впятером уйдут отсюда по скрипучему снегу, вдоль моря, под ослепительным зимним солнцем. Он даже рванулся вперед.
Веревка, врезаясь в тело, напомнила о действительности. Артур стал думать о том, что сказать товарищам в последнюю минуту, но не мог найти подходящих слов, — все слова казались ничтожными и ненужными. Вдруг он заметил, что к отряду приближаются два улана верхом и между ними пеший в шубе нараспашку. Артур узнал аптекаря Зирниса. Его подвели к осужденным. Он снял бобровую шапку, рукавицей отер пот с разгоряченного лба и бодро сказал:
— Здравствуйте, товарищи! И я иду туда же, куда и вы…
Его привязали к сосне рядом с Артуром.
Артур спросил:
— Зирнис, почему же тебя?
Аптекарь растерянно улыбнулся.
— За дружбу с тобой. Мне говорили: «Ты лечил разбойника, так отправляйся с ним одной дорогой…»
Артур побледнел. Прошла долгая минута. прежде чем он снова заговорил внезапно охрипшим голосом:
— Зирнис… Ни перед кем на свете мне не была так неловко, как перед тобой. Я не могу смотреть тебе в глаза… Прости!
Аптекарь снова улыбнулся и дернул связанной рукой:
— Нечего прощать — судьба: видно, отплясал я свое время. Девок сколько перецеловал…
Он замолчал на миг и продолжал с трепетной страстью в голосе:
— По-приятельски я скажу тебе: безумно хочется жить еще…
К месту казни под’езжал уланский полковник, окруженный офицерами и верховыми в штатском, местными помещиками. Из толпы выделился высокий толстый человек, известный рыбопромышленник, подошел к полковнику и, сняв шапку и шагая рядом с лошадью, начал что-то говорить. Полковник остановил меня. Раздался пискливый, дребезжащий голос, — не верилось, что таким голосом говорит грузный полковник с орлиным носом.
— Молчать! Я знаю, что делаю. Я знаю: ваш аптекарь лечил бунтовщиков, а вы смеете просить за него… Марш!
Полковник взмахнул нагайкой. Рыбопромышленник моментально отскочил в сторону.
Артур дрожал. Срываясь на каждом слове, он крикнул ближайшему улану:
— Солдат, убей… убей сперва твоего полковника, потом меня…
Последняя сцена была коротка. Команда, залп. Дернулись пронзенные пулями тела и поникли головы…
Полковник издал приказ: три дня оставить расстрелянных на месте казни. Приказ был исполнен. Лужи крови застыли на снегу и желтом песке. Красные сосульки свисали с простреленных рук и пальцев. Голова Артура склонилась к левому плечу, в сторону аптекаря, — казалось, парень хочет что-то шепнуть соседу.
На другой день подул сильный северо-западный ветер, громады туч поползли по небу, и повалил снег. Он наложил мягкие повязки на кровавые раны, одел убитых в белые саваны. Качаясь по ветру, стонали сосны. А с застывшей морской пустыни доносился далекий гул: там, где-то за ледяными полями, шумела свободная морская волна и в ярости кидалась на ледяные глыбы.
25 ЛЕТ НАЗАД
Массовые забастовки (Путиловский завод, Баку, Сормово, Варшава) второй половины 1904 года явились предвестником новой революционной полосы в русском рабочем движении. В первые дни января 1905 года началась всеобщая забастовка в Петербурге. К 8 января здесь бастовало уже 150 тысяч человек.
К этому периоду относится развитие деятельности «Собрания фабрично-заводских рабочих», организованного в 1903 году Гапоном. Целью этого «собрания» было переключить революционность масс на рельсы «организации самопомощи и взаимопомощи и проявления своей разумной самодеятельности во благо родины» (слова Гапона).