На четвертый день скидки утром я вышел из хижины. В лесу было тихо, Скидка окончилась. Я два дня просидел безвыходно дома, оправляясь после непосильного потрясения зверски тяжелой работы.
Пройдя немного к реке, я услышал странные звуки — вздохи, стоны, шопот и причитанья. Местами кусты шевелились.
Это возвращалась наша партия, человек сто. Мужики шли с трудом, еле волоча ноги, опираясь на палки. Некоторые карабкались на четвереньках. Несколько баб сидело под кустами. Они маялись, качая головой из стороны в сторону или, наваливаясь животами на сложенные руки, тихо ревели. Лица всех были черные, истощенные. Один парень лежал на спине навзничь с открытым ртом, быстро и часто дыша.
Илья сильно исхудал: лицо у него почернело, опухло, но он был доволен, потому что выгнал тридцать рублей.
После скидки я работал три дня с одной партией по сплавке. Рабочие идут с острыми баграми, по обоим берегам речки, сталкивая в воду застрявшие в траве и выплеснутые водой на берег поленья. Иногда возле кустов образуются настоящие заторы. Их расталкивают. Так партия действует до самого завода, — до огромной запруды, где плотно сбившиеся дрова буквально вытесняют воду, и по этому настилу может свободно пройти рота солдат.
С рассвета до вечерней зари я шагал по колено в ледяной воде и не схватил даже насморка. А ведь я два раза лежал в вятской больнице больной суставным острым ревматизмом после пустяковой простуды! Я хорошо помню, что ноги мерзли только в начале дня, потом им становилось горячо. Ночью, ночуя в попутной хижине дровосеков, я заботливо сушил портянки и лапти, — как будто утром мне снова не предстояло проваливаться по колено в трясину и набухший по берегам рыхлый лед.
Плата была рубль в день.
Утром четвертого дня на самодельном плоту отправлялся на завод старик-дровосек, худой и слезливый человек. Он взял меня на плот. Мы проскочили невредимо через десятки кипящих пеной порогов. Задачей старика было сталкивать застрявшие на порогах дрова — целые горы дров. И эта задача была благополучно выполнена.
Выехав в восемь утра, к закату солнца мы были уже в заводе.
КАК ЭТО БЫЛО
Рассказ Анио Каллас (из воспоминаний о 1905 годе)
Перевод с финского Н. В.
Рисунки худ. Жарова
Волна забастовок прокатилась по всему Прибалтийскому краю. Крестьяне, изнывавшие под гнетом помещиков-баронов, отвечали на притеснения погромами и поджогами помещичьих имений. Повстанцы быстро сорганизовались в настоящие боевые отряды и навели ужас на своих вековых угнетателей.
Семьсот лет бароны держали в рабстве «серое стадо», которое теперь осмелилось не только поднять голос в защиту своих прав, но и дерзнуло посягнуть на собственность притеснителей.
Революция 1905 года дала здесь хорошие всходы.
Взбешенные бароны и царские чиновники наводнили Прибалтийский край карательными отрядами. Рекой полилась повстанцев. С необычайной жестокостью истреблялись повстанческие отряды, беспощадно расстреливались все те, на которых падало малейшее подозрение со стороны помещиков и охранников. Но мятежный дух долго еще держался среди крестьян, которые не хотели отказаться от пред’явленных землевладельцам требований.
Поздно вечером в октябре 1905 года карательный отряд, состоявший из конницы, пехоты и артиллерии, численностью более тысячи человек, вошел в деревню Сесвеген. Немедленно было арестовано десять человек во главе с Бернардом Ривесом — лучшим ораторам и непримиримым борцом за свободу.
Местный помещик — барон Рейхшбах, в доме которого остановился начальник карательного отряда полковник Орлов, особенно враждебно относился к Ривесу за то, что последний осмелился оспаривать старую границу своей земли, вклинившейся в баронский луг.
Вое арестованные, за исключением Ривеса, были, по настоянию приходского священника, высечены розгами и отпущены, так как за ними решительно никакой вины не числилось. Ривеса же держали под арестом. Над ним должен был состояться военно-полевой суд. На этом настаивал сам барон, требовавший сурового наказания для Ривеса.
— Я требую смертной казни для этого негодяя, — сказал барон, — хотя бы в назидание для остальных и для успокоения нашего округа.