Для начала посадить ее на цепь, потом вспороть ей кишки, потом перерезать ей горло и посадить на огонь.
Это был способ демона Аэрона.
Избивать бьющих, убивать убийц, также как делали это они.
Так что, да, по настоянию Гнева Аэрон делал подобные вещи.
Много раз.
Сейчас он сжал каждый мускул в своем теле, удерживая свои кости на месте.
Осторожно.
Нельзя терять контроль.
Нужно остаться в здравом уме.
Но боги, ему было необходимо наказывать…
так сильно…
нужда, которая нравилась ему больше, чем должна бы.
Как обычно.
— Почему ты здесь в Будапеште, женщина?
Хорошо.
Это было хорошо.
Он медленно опусти руки.
— Вау, — сказала она, игнорируя его вопрос.
— Это было хорошее проявление сдержанности.
Она знала, что его демон хочет причинить ей боль?
— Итак, позволь мне угадать.
Она постучала ногтем по своему подбородку.
— Ты не Нарци, значит ты должен быть…
Шовинист.
Я снова права, не так ли? Ты думаешь такая маленькая, хорошенькая штучка, как я не может управиться с правдой.
Ошибочка.
Но не важно.
Храни и дальше свои секреты.
Хотя ты узнаешь.
О, да, ты узнаешь.
— Ты угрожаешь мне, женщина?
Она снова проигнорировала его.
— Ходят слухи, что Крон дал вам свитки, и вы планируете использовать их для охоты на нас.
Чтобы использовать нас.
Возможно даже истребить нас.
Желудок Аэрона сжался.
Первое, она знала о свитках, когда он и его друзья только изучили их.
Второе, она знала, что она была в этом списке.
Что означало, что эта женщина действительно бессмертная — и преступник- и если ей можно верить, то она тоже была одержима демоном.
Аэрон не узнал её, что означало, что он и его друзья не были теми, кто заключил её под стражу.
Это означало, что она появилась на небе раньше них.
И это означало, что она была Титаном и более угрожающим было то, что Титаны были гораздо более дикими, чем их греческие коллеги.
Хуже того, теперь-свободные Титаны в настоящее время ликовали.
Ей могли помогать боги.
— Каким демоном ты связана? — спросил он, не используя больше своей слабости против нее.
Она зло усмехнулась, его жестокий тон явно забавлял её.
— Ты не поделился этой информацией со мной.
Так почему же я должна чем-то делиться с тобой?
Эта женщина приводила в бешенство.
— Ты сказала мы.
Он посмотрел через её плечо, ожидая, что кто-то прыгнет и нападет на него.
Всё, что он увидел было темнотой…
и всё, что он услышал было еще большее количество приглушенных криков.
— Где остальные?
— Как мне известно, в аду.
Она развела в стороны руками, повернула к нему пустые ладони, как если бы она думала, что он не станет использовать оружие.
— Я сама по себе, как всегда, и это мне нравиться.
Возможно ещё одна ложь.
Какая женщина приблизилась бы к внушающему ужас Повелителю Преисподней без подкрепления? Он не изменил боевую стойку, когда встретил ее взгляд.
— Если ты здесь, чтобы воевать с нами, знай, что…
— Воевать? Она смеялась.
— Когда я могу убить вас всех, пока вы спите? Нет, я здесь только для того, чтобы доставить предупреждение.
Отзови собак, или я избавлю этот мир от твоего присутствия.
Если кто-нибудь и может это сделать, так это я.
После того, что он увидел в своем мозгу, он поверил ей.
Она нападала во мраке, призрак который не предупреждает.
Без сомнений, не было преступления, которое она сочла бы слишком гадким.
Это не означало, что он собирался прислушаться к её требованиям.
— Ты можешь считать себя сильной, но ты не можешь победить нас всех.
Война- это то, что ты получишь, если будешь продолжать делать нам предупреждения.
— Как бы то ни было, воин.
Я сказала то, что хотела сказать.
Тебе следует молиться, чтобы это был последний раз, когда ты видишь меня.
Тени снова сгустились, окутывая её и не оставляя абсолютно никаких признаков её присутствия.
Пока в непосредственной близости от его уха, он не услышал:
— О, и последняя вещь.
Это был мой вежливый визит.
В следующий раз я не буду так мила.
Тогда мир вокруг разбился окончательно потеряв фокус: здания около него, мешки для мусора разбросанные по бетону, нетрезвый мужчина теперь отдавал холодом.
Наконец-то Гнев успокоился.
Аэрон оставался начеку, глаза сфокусированы, тело напряженно.
Он слушал, внимая только неторопливое бремя его собственного дыхания, топот человеческих шагов за пределами аллеи и песни ночных птиц.