Рядом с Фэном испуганный Чень подаёт ему платок. Но тот никак не реагирует, только бросает быстрый взгляд на дверь. Я тоже. В зале полумрак, освещена хорошо только сцена, тени бегут от дверей. Отхожу к фуршету, понимаю, что это точно за мной. Не успеваю увернуться, как меня хватают.
Это не просто охрана. Время ускоряется до создания сверхновой. Это люди отца! Их много!
— Фэн, ты не можешь так поступить! — Кричу изо всех сил, пытаясь вырваться, пинаю в колено шпилькой первого. Но его место тут же занимает другой. Мне ничего не сделать против силы.
— Отпустите меня! Вы проклятые шавки. Прочь! — Отчаяние захватывает, перехожу на русский, не в силах вспомнить от потрясения ни слова на китайском.
Фэн
Я в оцепенении, не представлял себе, как это будет выглядеть. Гости в шоке. Хорошо, дед куда-то вышел, или я просто не заметил его, потому что не мог отвести взгляд от Алекс.
Это скандал международного масштаба, пожалуй, даже с похищением, но как это все объяснить, меня совсем сейчас не волнует.
Они тащат ее из зала такую хрупкую и такую злую.
Она кричит на русском. Хорошо, никто не понимает, кроме меня.
— Прочь! Фэн мой! Он мой, вы свиньи, отпустите меня! Фэн принадлежит мне!
Потом что-то, что я уже не могу перевести. Скорее всего, ничего хорошего.
— Фэн, ты не можешь так поступить! Ты принадлежишь мне! Мнееее! Ты мой!
Она брыкается, эти мужчины все подготовленные бойцы, все русские. Их человек шесть в черных костюмах. Она как диковинная птичка в их ручищах. Люди Петровского стараются быстрее, но не выходит. Видимо, приказ не причинить ей вреда. Спотыкаются то и дело о подол ее длинного платья.
— Он моооой! Фэн, я же люблю тебя! Ты разве не понимаешь?! — Кричит она так пронзительно-громко, что я желаю упасть на колени и молить ее вернуть. Но ничего не делаю, руки мои дрожат, я роняю коробочку с кольцом. Оно катится в середину зала, крутиться и застывает.
Они уже достигают дверей. Одинокая красная туфелька лежит на боку посередине зала.
Джина, желающая досмотреть представление до конца, выключает последний свет.
Зал на первом этаже, и панорамные окна позволяют увидеть нам крыльцо и парковку. Я делаю несколько неверных шагов к стеклу, за ним ледяной Шанхай под темным беззвездным небом. Удивительно, идёт снег! Такой тут редкий. Валит хлопьями. Покрыл совсем тонким, ещё прозрачным слоем плитку площади и машины.
Света на улице с лихвой хватает досмотреть картину до финала.
На парковке два черных джипа стоят прямо на проезжей части. Ее тащат чуть не волоком. Изящные босые ступни оставляют длинные полосы на снегу. Сердце северной красавицы застывает вместе с ночным Шанхаем. Оно охвачено метелью, чтобы никогда не растаять для меня. Алое платье мерцает и переливается на свету фонарей. Я переживаю, что у Алекс замёрзнут ножки и она может простыть. Непроизвольно сжимая руку в кулак. Злость от бессилия. Она всё ещё сопротивляется, кричит. Ветер и снег бьёт в лицо людей ее отца, они уже нетерпеливо открывают двери машин.
Ещё мгновение, и, кажется, скандалистка оседает в их руках, как оседают снежинки. Две машины трогаются друг за другом, сливаясь с темнотой. До меня как издалека доходят разговоры стоящих рядом людей. Таких далёких и чужих.
— Снег!
— Снег идёт. В прошлом году вообще не было снега.
— Смотри, как красиво.
— Да.
— Пойдем выйдем!
Кажется, все смущены, никто не говорит об этом вслух.
Я ничего не хочу и ничего не чувствую, вижу свое отражение в темном стекле. Это в зале загорается свет. Смотреть самому себе в глаза противно. Чень по-прежнему рядом с дурацким платком. Хорошо хоть молчит. По моей щеке течет настоящая слеза, я чувствую ее жар, и это смущает. Облизываю губы. Сладость жемчужного вина и соль. Этот привкус въедается в память, не отпускает меня потом ещё очень долго.
Я вздрагиваю, будто что-то резко вспомнил и опять забыл, иду и поднимаю туфельку. Долго смотрю на нее. Мне бы надо извиниться перед собравшимися, но я один в пустом зале.
Глава 48 Столичная
Неделю спустя
Алекс
Мы сидели в весьма популярном заведении многоуважаемой столицы, недалеко от моего института.
— Катрин, ты понимаешь, насколько это все нелепо. На сколько я была глупа. Я же никогда не была дурой! Ты прекрасно это знаешь. Но почему прокололась на таком бесхитростном обмане?
Моя боевая подруга недавно вернулась из Европы, сидела буквально с открытым ртом. Я даже сопереживала, что она перетрудилась в каком-то моменте со своим пианистом. Так что, по сути, вела беседу сама с собой.