IX. Аллану роют могилу
После утомительных переходов по дебрям Бельгийского Конго и работы в зараженных поселках отряд прибыл в город Леопольдвиль, конечный пункт своего маршрута. Цель экспедиции была выполнена. Покрыли несколько тысяч километров. Аллан составил детальную карту зараженных местностей, четко нанеся пояса распространения цеце. За семь месяцев экспедиция оказала помощь тысячам туземцев. Новые методы лечения сонной болезни блестяще оправдали себя.
В Леопольдвиле Аллан распростился со своими товарищами. Они отправились по железной дороге к порту Бома на побережье, а он остался в городе, решив немного отдохнуть, а затем предпринять исследование его окрестностей, зараженных желтой лихорадкой. Неугомонный доктор не хотел уезжать из Африки, не изучив на месте и эту тропическую болезнь.
Эпидемия желтой лихорадки вспыхнула в этой местности с небывалой силой. Среди суеверных туземцев распространился слух, будто болезнь наслали на страну разгневанные лесные духи. Колдуны об’явили неграм запрет передвигаться с места на место: нельзя, мол, тревожить лесных духов.
Один за другим стали отказываться носильщики итти в поход. В конце концов остались только Коку и Умвати, как наиболее сознательные. Аллан решил итти налегке, втроем.
В Леопольдвиле чиновники и обыватели предупреждали Аллана об опасностях экспедиции. Весь район, по их словам, был неспокоен. Бельгийцы прокладывали сквозь леса и холмы новую караванную дорогу, рабочие-туземцы мерли, как мухи, от желтой лихорадки и каторжных условий труда. Во время подрывных работ почти не принималось мер предосторожности, и чуть ли не каждый день бывали несчастные случаи.
По ночам окрестные лесные поселки грохотали погребальными тамтамами, гудели заунывными песнями. Жрецы запретили неграм работать у белых. Рабочие стали сотнями бежать с дороги. Бельгийцы ловили их, избивали и принуждали работать под строгим надзором.
Все это обострило до крайности ненависть туземцев к белым.
Но у Аллана не было оснований бояться туземцев. С Коку и Умвати он чувствовал себя в лесах в полной безопасности.
Поход с самого начала оказался очень утомительным — Аллану приходилось много нести на себе — и маленькая группа медленно углублялась в дебри. Аллан смело входил в деревушки, пораженные эпидемией, и оказывал туземцам посильную помощь.
Однажды вечером, расположившись у костра на отдых, Аллан почувствовал сильный озноб. Весь день он боролся с нараставшей головной болью, уверяя себя, что это последствие бессонной ночи.
Доктор вынул из кармана градусник и поставил его себе в рот. Ртуть подскочила до ста четырех градусов[22]).
«Должно быть, малярия, — тревожно подумал Аллан. — Скверно. До ближайшего госпиталя в Лулуабурге сто километров…»
Однако он ни слова не сказал носильщикам о болезни, вошел в палатку и лег спать. Среди ночи он проснулся. Все тело словно налито было жидким огнем. Голова звенела и гудела, как морская раковина, и казалась огромной. Долго лежал неподвижно Аллан, прислушиваясь к ночным шумам. У костра Умвати мурлыкал вполголоса протяжную песнь. Сухо потрескивали в огне поленья. Из лесу доносился плачущий лай гиен, скрипучие крики обезьян и тяжелое дыхание какого-то крупного зверя. Напрасно пытался Аллан задремать.
Утром он заставил себя встать. Несмотря на принятую накануне порцию хинина, температура не понизилась и самочувствие не улучшилось. Значит, у него была не малярия. «Уж не желтая ли лихорадка?» — мучительно кольнула мысль, но Аллан тут же ее прогнал.
Выступили, как обычно, в поход. Аллан шел как автомат, механически передвигая ноги. Он старался не думать о болезни, но она каждую секунду давала о себе знать жужжанием пчел в ушах, назойливыми молотками в висках, ознобом и ватностью мускулов.
Весь день шли они по глухим тропам, перебирались через потоки, болота и холмы. Даже для полуденного отдыха и еды не было сделано остановки. У Аллана из-за болезни не было аппетита, а двое негров жевали маисовые лепешки на ходу.
К концу дня по ряду зловещих признаков доктор окончательно убедился, что у него желтая лихорадка. Это было равносильно смертному приговору. До ближайшего госпиталя оставалось еще много километров, ему все равно их не пройти, а малорослым неграм ни за что не донести его на плечах: рослый Аллан чуть ли не вдвое больше каждого из них. Неужели он умрет, и его тело будет брошено на тропинке на растерзание диким зверям? Коку и Умвати, как и другие негры их племени, испытывали непреодолимый ужас перед покойниками. Когда умирает кто-нибудь из их единоплеменников, его относят в лес подальше от поселка, и там он в одиночестве встречает свой конец. Если кто-нибудь внезапно умрет, хижину вместе с трупом немедленно сжигают.
Итак, Аллану оставалось итти и итти вперед, хотя с каждым шагом увеличивалась и боль во всем теле, и смертельная усталость, и слабость.
Часы тянулись бесконечно. Неослабная воля продолжала толкать вперед обессилевшее тело. Аллану казалось, что он по горло залез в болото и с каждым шагом все глубже погружается в бездонную засасывающую пучину.
Коку и Умвати с озабоченными лицами шли по пятам за доктором. Всякий раз, как он спотыкался о корень или останавливался, шатаясь как пьяный, они спешили подхватить его.
Когда окончательно стемнело, Аллан остановился. Он чувствовал, что силы его истощились, что болезнь неутомимо идет своим ходом и прикончит его, прежде чем он достигнет цели.
Опять разбили палатку. Опять бессонная ночь в мучительных думах, в бредовых видениях. Наутро ему стало хуже.
Чувство обреченности охватило Аллана. Каждая клеточка его тела вопила о покое. Хотелось лежать неподвижно и ждать, пока нахлынет желанный мрак и затопит боль и сознание. Страха перед смертью у Аллана не было. Он слишком часто видел умирающих и мертвых, и часто бывал на волосок от гибели.
И все-таки он не мог примириться с мыслью о смерти здесь, в джунглях. В его сознании вставали картины одна другой ужаснее. Он видел раздутые трупы животных, медленно плывущие по мутным водам Конго. Ястребы чудовищными наростами сидели на телах и терзали их окровавленными клювами. Он видел и обглоданные человеческие трупы, брошенные в дебрях на с’едение гиенам. И при мысли о том, что его тело будет точно так же растерзано на клочки, все существо его охватывал леденящий ужас.
Стряхнув с себя оцепенение, Аллан позвал Коку и Умвати. Негры вошли в палатку и остановились, глядя испуганными глазами на больного.
— Слушай, Коку, и ты, Умвати, — начал он слабым, но твердым, голосом, — вы много дней верно мне служили. Сейчас я прошу вас о последней услуге: выройте могилу у самой палатки и, когда я умру, положите туда меня.
Негры отшатнулись в ужасе.
— Я так хочу, друзья мои, — повторил Аллан. — Сделайте это для меня…
…К полудню справа от палатки уже чернела длинная узкая яма. Когда Аллан, опираясь на плечи негров, выглянул из палатки, могила показалась ему отрезком одного из тех окопов, которых он столько насмотрелся за войну. Голова закружилась, и он снова свалился на койку. Очнувшись, подозвал к себе негров.
— Поклянитесь, Коку и Умвати, что вы исполните все, о чем я вас прошу.
Негры подняли руки:
— Мы клянемся великим духом наших предков. Пусть упадет на нас с неба огонь и сожжет наши головы, если мы нарушим свое слово.
— Хорошо. Итак, вот что вы сделаете. Утром, если вы увидите, что я больше не дышу, вы опустите мое тело вместе с койкой в могилу, засыплете его землей… Не бойтесь меня мертвого, — голос Аллана чуть дрогнул, — мертвые никогда не делают зла живым… Все мои вещи вы отнесете в Лулуабург и заявите там о моей смерти. Чтобы вас не обвинили белые люди в том, что вы убили меня, — вот письмо, вы передадите его им. — И он протянул Коку конверт. — А теперь прощайте, друзья мои, и спасибо вам за все…
Жестом руки Аллан отпустил взволнованных негров. Странное оцепенение овладело им. Мысли остановились, словно колесики часов, у которых завод на исходе. Незаметно он потерял сознание…