Молдер чувствовал, что лицо его горит.
Он беспомощно обернулся — и наткнулся на неожиданно жесткий взгляд доктора.
Дели молчал. Но во взгляде его отчетливо читалось: «Трус!» …сорвало всю парусину, и «Пекод» под голыми мачтами должен был бороться со всеми демонами ветра. Подступила тьма, и в море, все таком же ровном, черном, густом и тяжелом, отражались свирепые вспышки молний. Вода гудела под ударами ветра, но волны лишь чуть отрывали головы от материнской груди и тут же падали обратно, не прожив и минуты. Ветер трещал и визжал, путаясь в обрывках парусов, которые буря оставила себе для забавы…
Скалли, уцепившись за леер, стояла на шканцах и при каждой вспышке молнии высоко задирала голову, чтобы увидеть, какой еще урон нанесен путаному сплетению снастей, а Стабб и Фласк командовали матросами, которые подтягивали и крепили вельботы. Но все усилия были тщетны. Подтянутая до предела на шлюпбалках лодка Ахава все равно не избегла печальной участи. Чудовищным порывом ветра ее взметнуло, как бумажный колпак, и ударило о борт судна, проломив тонкое лодочное днище.
— Ай-я-яй, плохо дело, мистер Старбак, — сказал Стабб, разглядывая поврежденную лодку, — ну да ведь буре не укажешь, творит, что хочет. С нею сладу нет.
Что можно противопоставить буре? Разве наши собственные ветры? Но что за беда! Это все забавы ради, как поется в старой песне:
— Замолчи, Стабб, — взмолилась Скалли. Кто тебе сказал, что ты умеешь петь? Пусть буря поет и ударяет по нашим снастям, точно по струнам арфы зачем мы будем помогать ей разрушать наши мозги?
— Нет, мистер Старбах! Нет на свете способа заставить меня прекратить пение, разве что перерезать мне, глотку. Но и тогда, десять против одного, я пропою напосле док хвалебный гимн.
— Безумец! Посмотри на все моими глазами, если у тебя нет своих!
— Как? Разве вы видите темной ночью лучше, чем кто-нибудь, чем даже самый последний дурак?
— Молчи! — вскричала Скалли, хватая Стабба за плечо, — Замечаешь ли ты, что шторм идет с востока, от того самого румба, куда должен мчаться Ахав в погоне за Моби Диком? От того самого румба, на который он лег сегодня в полдень? Теперь погляди на его вельбот и скажи — где, в каком месте пробоина? В днище, на корме, где он всегда стоит; его место разбито в щепы, друг Стабб!
— Что-то я не понял… — протянул Стабб.
— Да что тут не понять! Сама природа протестует против нашего похода на Моби Дика. Там, впереди, тьма неминуемой нашей гибели…
Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия
15 ноября 1994 12.30
Даже самые заклятые материалисты признают существование «черных дней», когда что бы с человеком ни происходило — хорошее, плохое, нейтральное, скучное, интересное… — вызывает у него только тоскливое омерзение. Люди свободных профессий — или выраженные интуиты — в такие дни стараются залечь на дно, отменить все встречи — и вообще любые контакты с человечеством…
У Скиннера такой возможности не было.
А великолепная интуиция делала его состояние просто непереносимым.
С самого утра, когда электробритва, взбесившись, — зажевала щетину и пришлось добриваться станком, которым жена брила ноги, стало ясно, — что сегодня именно такой день.
И потому появление Курильщика Скиннер воспринял с мрачным удовлетворением.
Курильщик неторопливо перешагнул через порог и так же неторопливо пошел в столу. Двумя пальцами, за уголочек, он держал прозрачную папку с несколькими машинописными листами. Скиннер догадывался, что там будет.
Нич-чего хорошего.
А если уж быть скрупулезно точным — то полное дерьмо, в которое он, Скиннер, неожиданно для себя вляпался по самые кисточки на ушах.
Наверняка и баллистическая экспертиза там тоже есть…
Скиннер встретил незваного гостя взглядом — как пехотинец встречает приближающегося врага прицельным огнем. Он целился чуть ниже узла галстука, в яремную вырезку, чтобы никакой бронежилет не помог… Но Курильщик наступал этаким пританцовывающим танком, и нули его не брали.