— Логическая цепочка. Некое событие огромной силы, свет которого мы видели. Звук достиг нас гораздо позже… и ударная волна. Для того, чтобы так вздыбился океан, сила требовалась невероятная.
Эссокель знаком выразила вынужденное согласие.
— Я ничего этого не видела и не испытала на себе… хотя мои догадки в целом совпадают с твоими опытными данными. Важный вопрос: в чем, по-твоему, причина?
— Признаю недостаток знания, недостаток теории.
— Тогда послушай меня. Ты интересовалась астрономией?
Акотолп признала, что нет.
— Биология занимала все мое время и мысли.
— Но ты смотрела в ночное небо… видела разные феномены. Видела световые линии, которые время от времени прочерчивали темноту?
— Безусловно. Хотя ни разу не слышала попытки объяснения.
— Я слышала. Наша атмосфера с увеличением высоты становится тоньше. Это доказано теми, кто поднимал в горы приборы для измерения давления воздуха. Если это так, логика указывает на то, что уменьшение давления — процесс постоянной, и на какой-то высоте воздуха просто не будет.
— Я знаю эту теорию и согласна с ней. За пределами атмосферы воздуха нет и там царит пустота.
— Но материя существует и в пустоте. Мы видим луну и звезды. А теперь подумай вот о чем. Птица летит быстрее рыбы, потому что движется в менее плотной среде. Если что-то движется в пустоте, то скорость этого что-то может быть сколь угодно большой. Такой большой, что частички материи, двигающиеся сквозь пустоту, маленькие частички, подчиняясь законам динамики, смогут при торможении разогреваться. Даже светиться.
Акополп закрыла глаза, глубоко задумавшись. Открыла и выразила согласие.
— Спорить тут не с чем. Хочется знать, как это связано со случившимся.
Эссокель ответила после долгой паузы.
— Я предлагаю тебе рассмотреть такой вариант: большая частица из пустоты попадает в атмосферу. Размером с булыжник, дерево… гору. Что после этого произойдет?
— Тогда, — говорила Акотолп медленно, пребывая в глубоком раздумье, — тогда эта гора скорости заставит воздух яростно светиться. Упадет в океан. Если размеры ее будут достаточно велики, если двигаться гора будет достаточно быстро, она даже может пронзить воду и удариться об океанское дно. Ударная волна пойдет по земле, будет слышна на больших расстояниях. Вода двинется на берег. Я потрясена твоей мудростью и интеллектом.
— Это еще не все. С того дня небо ни разу не очистилось от облаков, постоянно идут черные дожди, несомненно, от пыли и грязи, попавших в атмосферу при ударе. Сколько дней идет дождь?
— Много. Я веду счет.
— Я тоже. И последняя тревожная мысль. Что произойдет, если облака и дальше будут закрывать небо? Что будет, если тепло солнца уже не согреет нас? Что в этом случае случится с нами?
Акотолп-биолога качнуло от боли, мысль эта вызвала у нее такой ужас, что она едва не потеряла сознание. А придя в себя, увидела, что Эссокель поддерживает ее. Не будь рядом подруги, она упала бы на землю.
— Мы все умрем. Без солнца не будут расти зеленые растения. Когда они умрут, умрут животные, которые ими питаются. Когда они умрут — умрут Яилане. Неужели так будет?
— Я не знаю. Но боюсь худшего. Я проводила тщательные замеры. Температура падает с каждым днем. Нам не выжить без тепла, без солнца.
— Облака должны разойтись! — воскликнула Акотолп. — Должны. Иначе…
Она не закончила мысль. Нужды в этом не было. И тяжелое молчание нарушила уже Эссокель.
— Сейчас мы пойдем в город. И расскажем Эистаа…
— Ничего. Если всему тому, о чем мы говорим, суждено случиться, мы беспомощны, бессильны что-либо предотвратить. Вместо того, чтобы принести им смерть, мы принесем счастье и удовольствие. Будут тепло, крыша над головой, еда. Если… то, что мы обсуждали… произойдет, дальнейшие дискуссии не потребуются. Все будет ясно глупейшей фарги.
Акотолп не ошиблась. Эссокель и груз, который несли ее фарги, вернули в город радость и блага цивилизации. Эзотсаны для охоты, вкусное сладкое мясо и все такое. Во вьюках лежали тысячи накидок, ибо экспедиции пришлось преодолевать перевалы с холодным воздухом. Накидки пришлись очень кстати: ночи становились все холоднее, а безмозглые существа-накидки, если их хорошо кормили, имели высокую температуру тела. На вождей города накидок хватало, так что спали они хорошо. Фарги приходилось сбиваться в кучу, и в молчании дрожать от холода.
Но радость длилась недолго. Даже глупейшие из фарги, только вышедшие из моря и неспособные говорить, видели, что холоднее становятся не только ночи, но и дни. Рыбы стало меньше. Облака не расходились, солнце не появлялось, растения умирали. Животные, которых они ели, становились все более худыми и костлявыми, потому что травы им доставалось все меньше. Однако, питались они не плохо и в энзимных садках оставалось мясо. С животными дело обстояло гораздо хуже: их не убивали — они умирали. И пришел час, когда Эистаа вызвала двух ученых. Рядом с ней на поляне стояла Великреи.
— Послушайте, что говорит мне охотница, — мрачно изрекла Эистаа.
— Онетсенскаст, которого сейчас рубят на части, пойдет в мясные садки. Это последний. Все остальные мертвы, поля пусты.
— Что происходит… что нас ждет? — спросила Эистаа. — Вы — Яилане-ученые, вы должны знать.
— Мы знаем, — ответила Акотолп, пытаясь сохранить спокойствие в речи и движениях. — Мы скажем тебе, Эистаа, — охотница не заметила, как ей знаком предложили уйти. — Ты сообщила информацию, Великреи. Возвращайся в свой лес.
Акотолп подождала, пока на поляне они не остались втроем. И теперь уже не пыталась изгнать горе и отчаяние из своего голоса.
— Солнце приносит нам жизнь, Эистаа. Если солнце не засветит вновь, мы умрем. Облака убивают нас.
— Я вижу, что происходит… но не понимаю.
— Это жизненная цепочка, — ответила ей Эссокель. — Она начинается в клетках растений, где солнечные лучи превращаются в пищу. Рыба и устузоу едят растения и живут. Мы, в свою очередь, едим их плоть… и мы живем, — она наклонилась, вырвала пучок желтеющей травы, подняла. — Трава умирает, они умирают, мы умираем.
Эистаа, застыв, как скала, смотрела на траву. Наконец, повернулась к Акотолп.
— Правда?
— Абсолютная правда.
— Разве мы не можем наполнить садки, запастись едой, переждать, пока не разойдутся облака и не выглянет солнце?
— Мы можем… и мы попытаемся. Мы также запасем и семена, чтобы засеять поля, как только солнце вернется.
— Это надо сделать. Я отдам такой приказ. Когда солнце вернется?
Ей ответило молчание. Эистаа ждала, ярость в ней закипала, наконец, она не выдержала.
— Говори, Акотолп! Я приказываю тебе говорить! Когда вернется солнце?
— Я… мы… не знаем, Эистаа. Но, если оно не вернется скоро, мир, в котором мы жили, исчезнет. Виды, однажды исчезнувшие, не возвращаются. Мы — одни из таких видов. Мы важны только для самих себя. Если же брать биосистему в целом, наша важность соизмерима с этим пучком травы. И нет нам радости в том, что жизнь будет продолжаться, даже если облака останутся навсегда. Это будет другой мир, которого нам не узнать. В нем будут существовать гораздо более устойчивые формы жизни, способные выдержать значительные перепады температур и переменчивые климатические условия. Мы не можем. Мы не выживем в том мире. Нам необходимы те условия жизни, к которым мы привыкли. Я боюсь, Эссокель и я много раз обсуждали этот вопрос, что наше время закончилось…
— Это не так! Яилане живут.
— Яилане умирают, — мрачно ответила Эссокель. — Фарги уже гибнут от холода. Мы их исследовали.
— У нас есть накидки.
— Накидки также умрут. Уже так холодно, что они не могут размножаться, — в движениях Акотолп читалось великое отчаяние. — Я боюсь, все так и закончится, все Яилане умрут, все, чего мы достигли, исчезнет. О нашем существовании забудут. Когда облака разойдутся, останутся только устузоу.
— Что? Эти мерзкие грызуны, шмыгающие под ногами. Как ты можешь так говорить?
И в этот самый момент меж мертвой травы появился устузоу, глянул на них маленькими черными глазками, на лапках сквозь шерсть проступили коготки. Эистаа подняла ногу, но раздавила только траву: крошечное существо уже скрылось из виду.