Высокий рабочий, с длинными хохлацкими усами, прервал размышления инструктора.
— А це бачiлi? — сказал он, протягивая руку.
Да, это она, уже крылатая саранча! Серовато-зеленое насекомое, с прозрачными жилковатыми крыльями, отчаянно перебирало ножками, стараясь освободиться из державших его пальцев.
Аникиев отправился в ту часть плавень, которую ему указал высокий рабочий. Сомненья не было: саранча уже начинала сбрасывать темно-красные шкурки и превращаться в крылатых, быстро порхающих насекомых.
Рабочие наполняли ядовитым раствором медные ранцы.
— Голубчики, милые, постарайтесь! — обратился к ним инструктор.
— Да мы что ж, стараемся, аж плечи от аппаратов болят — отвечали рабочие.
До самаго вечера Аникиев не выходил из высоких зарослей камыша, показывая рабочим, где именно, нужно опылять растительность, чтобы отравить саранчу.
А саранча все текла и текла без-конечным потоком, оставляя после себя голые пространства с торчащими из земли пеньками съеденного тростника.
Ночью опять бились о полотняные стены полога комары, а над большим пустым морем и плоскими плавнями висела круглая луна. Под легким пологом в горячечном бреду метался человек, выкрикивая бессвязные слова. Утром, опять поблескивая медными ранцами за плечами, брели к болотам рабочие и, опираясь на палку, позади всех ковылял на ослабевших ногах инструктор — лаборант энтомологической станции Аникиев.
— Голубчики, вы уж постарайтесь!..
— Постараемся! — хором отвечали рабочие.
Аникиев очнулся в большой светлой комнате. В недоумении он посмотрел на окно, потом на две чистых кровати, стоящих рядом.
— Что за чорт, куда же это я попал? — вслух сказал он и попытался встать.
Прилив слабости охватил его и он беспомощно опустился на подушку. Аникиев попытался разобраться в том, что произошло за последние дни. Саранча, да, саранча, потом он, кажется, заболел малярией, потом опять саранча, сплошная красная лавина, а дальше? да, кажется, он лежал в лодке, и солнце жгло так, что голова казалась раскаленным шаром. Этим и ограничивались его воспоминания.
В дверях показалась лысая голова Красикова. Инструктор сделал еще одну бесплодную попытку подняться с кровати. Голова энтомолога укоризненно закачалась.
— Лежите, лежите спокойно, — сказал он, и, указывая на больного женщине в белом, добавил:
— Этот молодец переносил жесточайший тиф, держась на ногах. Его уложили в лодку и привезли сюда, когда он окончательно был без сознания. Он брыкался, как молодой теленок, едва только приходил в себя, и кричал, чтобы лодку поворачивали обратно, так как в плавнях еще осталась саранча.
Аникиев беспокойно зашевелился.
— А саранча как? — спросил он.
— Вы уничтожили ее окончательно, разве не помните? — удивился энтомолог.
— Нет! — ответил больной и добавил облегченно, голосом, в котором проскользнула нотка торжества и победы:
— А все же она не полетела!
АВТОМАТ СРЕДИ АВТОМАТОВ
Мы здесь и понятия не имеем о настоящем американском труде, превращающем человека в автомат. Иначе говоря, — наша работа не может даже итти в сравнение с американским темпом и механизацией. Это следует помнить всем, кто еще верит басням, будто улицы Чикаго, Нью-Иорка и других больших городов Америки вымощены долларами и их остается только подбирать.
Безхитростный очерк эмигрантки М. Л. знакомит нас с любопытной закулисной стороной, казалось-бы самой обыденной и простой работы. Но в обстановке американской она получает характер почти каторжного труда. Доллары не достаются даром труженику.
По всему Нью-Иорку разсеяны рестораны-автоматы. Я сделала попытку найти работу в одном из самых больших ресторанов этого типа — у Хорна и Хардарта.
Приемные. Для мужчин и для женщин. Приемная для мужчин напоминает классную комнату. Стулья расставлены рядами в одном направлении. На возвышении, точно учитель, сидит Всесильный человек, набирающий штат прислуги. Мужчины читают газеты и, видимо, чего-то ждут. Но сразу не поймешь, чего именно они ждут.