Прошлое у него было темным и скрывалось в середине семидесятых. Тогда в Штаты хлынула волна кокаина, который выращивали в Андах, производили в Колумбии и везли через золотые ворота — Мексику. Джерри когда-то занимался этим, но потом отбился от семьи, сменил имя Густаво Перейра на Джерри Перл, остепенился. Но тонкого нюха на деньги не потерял. Так что когда Майкл в очередной раз позвонил ему (миллионов к тому времени у него было уже пять, а у Джерри было собственное агентство) и спросил, как лучше вложить новый гонорар, тот посоветовал взять квартиру на Манхэттене. Цены на недвижимость тогда слегка просели, это было выгодно. Майкл подумал и согласился.
Он выбирал через агентство, почти не глядя. Ему прислали пачку вариантов, он пощелкал по картинкам, выбрал лофт в СоХо. Когда его спросили, в каком стиле он хочет видеть свою квартиру, он, не раздумывая, сказал: «гараж».
И ему сделали гараж. Модный, стильный, с бетонными стенами, блестящей напольной плиткой и громадными окнами на три стороны света. Майкл подумал, что здорово проебался, едва переступил порог. Квартира оказалась издевательским напоминанием о прошлой жизни. Об отцовской автомастерской, которая была его вторым домом: он в ней работал, ел, спал… Любил. Она была крошечной, запыленной, промасленной, она была пропитана резким запахом лаков, свежей резины, краски, железной гарью, электрической вонью сварки. Воссоздать ее было нельзя. Он сам не понял, почему вообще попытался. Мастерскую давно продали, продали и тесный дом на Скипворт роуд, и каменную развалюху в Чидеоке.
Первое время квартира стояла пустой. Майкл жил в Лос-Анджелесе, поближе к студии. Он останавливался здесь, только когда приходилось приезжать в Нью-Йорк — на съемки, на встречи, на обязательные вечеринки. Три раза в неделю сюда приходила Май Ким, тоненькая вьетнамка неопределенного возраста. Она готовила еду, намывала блестящие полы, протирала пыль на грубых деревянных полках, переставляла с места на место дизайнерские статуэтки из стекла и металла, обмахивала метелкой абстрактные пятна краски на холстах, которые считались современной живописью, полоскала в воде проволочные вазочки, в которых никогда не бывало цветов.
Майкл не держал здесь личных вещей, как-то не сложилось. Разве что десяток виниловых пластинок, купленных по случаю только ради обложек и ни разу не вынутых из конверта. И одежду, пару полок в шкафу. За несколько лет он не купил сюда ни одной новой вещи.
Зато здесь было полно вещей Эвана. На полках стопками лежали его ноты, его книги. Гардероб был забит черными костюмами с ослепительно-белыми рубашками, будто Эван был не пианистом, а киллером. В стойке хранились его диски, в шкафчиках пылилась купленная им посуда, в отдельном углу царил его безумно дорогой рояль, поднять который в квартиру было отдельным приключением: его же нельзя было привезти в разобранном виде и собрать на месте, как кровать из Икеи. В ванной стоял его набор японских шампуней, в гостиной валялись его блокноты, над кухонным островком висели купленные им бокалы десяти видов, а на холодильнике торчали сувенирные магнитики. Хоть что-то сюда привозили они оба.
Эван не сразу обосновался здесь. Сначала просто остановился, пока был в Нью-Йорке на гастролях. Остановился раз, другой. Потом зачастил. А потом Майкл просто отдал ему дубликат ключа. Эван был в полном восторге, он-то сразу влюбился в эту холодную, мрачную строгость. Майкл не понимал, что тут любить, но ему было неважно. Любит — и ладно. Лишь бы продолжал возвращаться.
Смартфон на столе вздрогнул от входящего сообщения. Майкл отвлекся от бездумного созерцания мутного города, подернутого дождем, глянул в мессенджер.
«Сэр! С Бобби проблема. Я нашелся сейчас кровь у него на морде».
Майкл мгновенно забыл про еду. У него чуть вилка из рук не выпала. Бобби, его обожаемая кудлатая лошадь, его радость, его друг, его память!.. Он всегда был здоровым псом, во многом благодаря тому, что Майкл относился к нему, как к хрустальному: в трудные времена мог сэкономить на себе, но никогда не экономил на Бобби. У Бобби теперь был личный ветеринар, личный тренер, личный диетолог, а когда Майкл был в отлучке, с ним сидел его личный компаньеро. У Бобби было все, о чем только можно было мечтать, но Бобби было уже одиннадцать лет, а крупные собаки долго не живут.