Майкл вытащил квадратный листок бумаги и прочитал вслух:
— «Что означает ваша татуировка J. S.?»
Он помедлил, складывая листок и убирая его обратно в конверт. Потом посмотрел в камеру и небрежно улыбнулся.
— Это инициалы моего любимого писателя, — сказал Майкл, не подумав — и почувствовал, как предательский румянец охватывает лицо. Инициалы любимого писателя!.. Какой идиот!..
— Как его зовут?
— Джон Стейнбек.
— В одном из интервью вы говорили, что это инициалы Джека Скеллинтона из мультфильма «Кошмар перед Рождеством», — сказал Рой, сверяясь с записями, — еще вы называли Джона Смита, знаменитого по истории с Покахонтас, а также упоминали Джона Сильвера.
— И Джессику Симпсон, — добавил Майкл.
— Так какой же ответ — настоящий?..
— Определенно, это Джессика Симпсон, — сказал Майкл.
«Сон в летнюю ночь» Майкл смотреть не стал. Не из-за Фабьен — он вообще не любил смотреть свои фильмы, ему было неуютно видеть себя на экране. Люди вокруг восхищались, отмечали прекрасную игру, многоплановость, выразительность — а он смотрел на экран и видел там не героя, а самого себя. На площадке, под камерами, он бы не смог отличить себя от своей роли. Но когда фильм выходил в прокат, волшебство рассеивалось. Он как будто становился слепым, когда видел себя в тщательно выставленном свете, приукрашенного обработкой, произносящего чужие слова. Виктория обожала себя на экране — а он переключал каналы, если случайно попадал на свой фильм.
Никакой награды "Сон", разумеется, не получил.
Глава 7
Майкл вышел из такси на подъездной дорожке, закинул на плечо дорожный рюкзак. Постоял, выдыхая облачка табачного дыма в морозный воздух. Он редко бывал здесь — реже, чем в нью-йоркской квартире, реже, чем в лондонской. Но один вид этого дома заставлял его улыбаться.
Здесь жили счастливые люди. На белой двери до сих пор висел рождественский венок с ярким бантом, в окнах второго этажа светилась гирлянда. К перилам крыльца был пристегнут детский велосипед, створчатые окна с белым переплетом закрывали аккуратно подвязанные занавески. Майкл стоял, приканчивая сигарету, смотрел в окна и улыбался.
Он помог родителям купить этот дом перед тем, как Уиннифред пошла в школу. Долго не думая, посоветовался с Эваном, который уже давно обосновался в предместьях Лондона — и тот отвез Эмму и Кристофера в свой тихий зеленый квартал рядом с Ричмонд парком. Они прогулялись по тихим улицам, где жили врачи, адвокаты и банковские служащие, посмотрели на местные школы, подумали день-другой — и решились. Кажется, сама судьба вновь селила их с Эваном на соседних улицах, как и двадцать лет назад. Вдохновившись ностальгией, Майкл попытался зазвать в Ричмонд и Томми, но тот ответил, что имел в виду по часу с лишним добираться оттуда в Шордич, чтобы открыть ресторан, а потом пыхтеть вечером в пробке, чтобы попасть домой. Да и Сара была против жизни в пригороде.
Кристофер нашел подходящий дом на углу Дикенс клоуз и Садбрук лейн: просторный двухэтажный коттедж из красного кирпича, окруженный кустами рододендронов и молоденькими вишнями. Немного смущаясь, он сказал Майклу о цене: полтора миллиона фунтов. «Берите и не раздумывайте», — сказал Майкл, выныривая из пьяного рабочего угара. — «Мне столько не нужно, сколько у меня есть».
И они взяли.
Теперь Уиннифред рассекала на скейте по гостиной и коридорам, гоняла по дорожкам парка, пугая белок. Эмма, так и не вернувшись к преподаванию после ее рождения, занималась домом, семьей и садом. Кристофер обзавелся новой автомастерской и по-прежнему работал один, только не быстро и дешево, как прежде, а долго и дорого. Он нашел свою истинную любовь — реставрировал винтажные автомобили.
Белая входная дверь с зеленым венком распахнулась настежь от грубого пинка.
— Майкл! — во всю мощь тренированных легких завизжала рыжеволосая девчонка и кинулась через заснеженный газон. Дверь так и осталась настежь. Майкл едва успел сбросить рюкзак на землю, как рыжий вихрь подлетел и напрыгнул на него с разбега. Майкл подхватил сестру обеими руками под задницу, подкинул повыше. Она вцепилась ему в шею и прильнула лицом к лицу, прижалась щекой к уху, восторженно дрыгая ногами.
— Тебя вся улица слышала, — довольно проворчал Майкл. — Ты гребаная сирена, как от тебя стекла не вылетают?
— Папарацци боишься? — торжествующе воскликнула та, отрываясь от объятий и пялясь Майклу в лицо горящим злорадным взглядом. — Да? Скажи, что боишься!..
Уиннифред было уже девять с половиной — солидный возраст. Она родилась огненно-рыжей и кучерявой, как лесной пожар, и норов у нее тоже был пламенным. Упрямая, вспыльчивая, непоседливая, она и минуты не могла просидеть спокойно — ей нужно было куда-то нестись, что-то делать, болтать, яростно спорить. Она хваталась за двадцать дел одновременно, с трудом доводя до конца хотя бы одно. Она была щедрой и прямолинейной, но совершенно не умела быть нежной и ласковой.