Умный матрос первой статьи, старшина Осипов, сдержанно ответил:
— Есть, ваше благородие! Справимся! В эту пору погода штилевая. Работа легко пойдет.
Резцов внимательно посмотрел на него и отчеканил:
— Незамая спиши с баркаса. Пришлю приказ. Будет при мне вестовым.
Старшина Осипов про себя удивился: лучшего водолаза в команде, и вдруг — вестовым! Чудаки эти, господа офицеры! Но строго держа дисциплину, вслух сказал:
— Есть, ваше благородие!
Резцов съехал на берег на маленьком паровом вельботе, захватив с собой Незамая.
Сегодня на дне моря им было принято твердое решение: не терять теперь ни одного дня. Итти самым быстрым темпом к цели, чтобы успеть все закончить в данный американцами месячный срок. Незамай должен будет ему помочь. Из всей команды он выбрал этого добродушного, сильного детину, производившего впечатление человека скромного и молчаливого. Да и водолаз он отличный.
— Надо его обработать, не посвящая, конечно, ни во что, — решил Резцов, выскакивая из вельбота на пристань в Балаклавской бухте.
— Ты понимаешь, Незамай, — внушительно говорил Резцов в своей канцелярии при казарме водолазной команды, — что я тебя приближаю к себе. Значит, оказываю доверие. Можешь ты это понимать?
Незамай скромно стоял, вытянувшись у притолки. Он отвечал без запинки:
— Есть, ваше благородие. Мы это могим понимать. Даже вполне.
— Кто ты? — продолжал Резцов, пуская сигарный дым спиральными кольцами в воздух. — Простой матрос второй статьи. А я офицер. Вот кончишь свой срок службы, и если верно будешь мне служить, я тебя могу устроить… того… вообще… недурно…
Резцов сам не знал, куда он собственно может устроить Незамая, но простодушный матрос уже отвечал с веселой готовностью:
— Есть, ваше благородие! Так что покорно благодарим.
— Ты человек холостой?
— Так точно.
— Ну, вот и отлично. Будешь моим вестовым, а Андрейчука я спишу на баркас. У него язык бабий — болтает много лишнего. А я хочу, чтобы мой вестовой был не болтун, не шатун… Чтобы язык за зубами держал, — уже строго повышая тон, сказал Резцов. — Мало ли что господа офицеры делают! Чтоб молчок — понимаешь?
Незамай охотно согласился.
— Есть, ваше благородие. Чего языком трепать зря?
— Ну, так вот, — заключил Резцов. — Теперь сходи-ка ты к Прониной барышне, Варваре Сергевне, да отнеси ей эту записку. Знаешь ее?
Незамай добродушно усмехнулся.
— Чернявенькая из себя… Внучкой будет дедушке Степану Ивановичу… Знаем…
— Только, смотри, отдай так, чтобы никто не видал. Понял? И особенно дедушка.
— Есть! Сделаем в плепорцию.
Резцов передал записку, и когда Незамай ушел, задумался.
«Это будет решительный ход. Чорт возьми, надо бить наверняка! Если Варя согласится украсть эту проклятую книжку— дело в шляпе. Если нет — сорвалось дело. Без этого плана надо целый год тут шарить по дну, да и то не найдешь… Будь, что будет — дело ставлю ва-банк! Кончится месяц, вернутся американцы— тогда искать уже не так свободно будет. Да может, и откомандируют назад, в Севастополь… Одним словом, это единственный счастливый случай. И его прозевать? Отказаться от этих денег? Двести тысяч фунтов стерлингов золотом — два миллиона! Что на них можно сделать? Богачом жить, уехать, чорт возьми, за границу, бросить эту проклятую, опасную службу. Незамай будет мне помогать — одному нельзя за это дело взяться… А Варя? Она и вправду думает, что я женюсь на ней… Ха! Ха! Дудки, голубушка! Но пока — пока надо взять себя в руки… Терпенье! Терпенье!»
Все эти мысли бурно и беспорядочно проносились в голове Резцова. И он не заметил, как в комнату тихо вошел Незамай и прошептал:
— Ваше благородие! Извольте принят писульку от барышни…
Резцов схватил записку из рук вестового и прочел два слова:
«Приду, милый…»
Через час, перед закатом, Резцов стоял на выступе скалистого отрога, близ Балаклавского рейда, и ждал Варю. Это было постоянное место их встреч. В сонной Балаклаве мало находилось охотников гулять по этим крутым тропинкам. Но если не находилось здесь туристов и обывателей-охотников до прогулок, то встречались «охотники» другого сорта — балаклавские контрабандисты. Здесь, на малодоступных для береговой стража местах, они прятали товары, доставляемые им в темные ночи на турецких фелюгах, и отсюда потихоньку сплавляли их дальше.