Поняли, каким образом? Арансон считает, что поможет угроза не строгого, а как раз мягкого наказания. Если мальчику хочется ударить младшую сестренку, но он знает, что ему за это здорово влетит, он не будет этого делать — при вас. Особого стимула воздерживаться, как только вы отвернулись, у него нет. Если же грозить ему будет мягкое наказание, хотя бы только ваше явное недовольство, диссонанс между желанием и запретом все равно возникнет, но теперь нашему герою придется, чтобы восстановить внутреннее равновесие, уговорить себя, что он сам не хочет обижать малышку…
Одно из самых прагматичных течений в психологии — бихевиоризм — предлагало запросто научить ребенка не только вовремя и неукоснительно чистить зубы, но и соблюдать нормы общежития, положив в основу своей психологической педагогики жесткую цепочку «стимул — реакция»: кнут и пряник, как учат крысу бегать по лабиринту в нужном направлении и нажимать на кнопки. Было это, как ни обидно, довольно действенно — научали. Не всему, не всех — но научали. Самое же приятное было в их принципиальном самоограничении: мы, мол, понятия не имеем, что там внутри человека творится, да и не собираемся лезть в этот «черный ящик», у нас задача попроще — без всякого теоретизирования предложить действенную систему обучения.
Теперь вот, выходит, все это отменяется, по крайней мере относительно поступков, вызывающих внутреннюю борьбу, психологический диссонанс типа «нельзя, но очень хочется». Выходит, ни удары током (общепринятое средство воспитания крыс в лабораторных условиях), ни подарки. звездочки, баллы, определяя конкретный поступок в конкретной ситуации, не влекут за собой выработку устойчивых принципов поведения. Выхопит для этот надо влезть-таки в «черный яшик» и заставить человека самого принять нужное решение.
Мне грустно от того, что сделать это, оказывается, так просто. Неужели действительно нами так легко манипулировать?
Геннадий Горелик
Если Знание — сила, то что такое Вера?
Собирая материалы об Андрее Сахарове и его мире, можно бы и привыкнуть к впечатляющим историям с биографиями. Я понял, что пока еще не привык, когда оказался в доме одного из его коллег в городе Чарльстон, штат Южная Каролина.
Это — первый встреченный мной в Америке человек, кого можно именовать «беженцем» без каких-либо натяжек, он с семьей покинул Сухуми в разгар грузинско-абхазской войны. В доме, где они прожили сорок лет, были убитые. И на аэродром их увозила машина, ощетинившаяся стволами автоматов.
Но беженство само по себе, а меня в Чарльстон привел один абзац из воспоминаний Сахарова, в которых он рассказывает об Объекте, или КБ-11, или Арзамасе-16, где создавались советские супербомбы:
«Была при теоротделе и математическая группа. Ее возглавлял Маттес Менделевии Агрест, инвалид Отечественной войны, очень деловой и своеобразный человек. У него была огромная семья, занимавшая целый коттедж, я несколько раз бывал у него. Отец М. М. был высокий картинный старик, напоминавший мне рембрандтовских евреев; он был глубоко верующим, как и М. М. Я потом слышал, что Зельдович жестоко ранил Агреста, заставляя его (может, по незнанию) работать по субботам. Зельдович отрицал правильность рассказа. Вскоре Агресту пришлось уехать с объекта, якобы у него обнаружились какие-то родственники в Израиле; тогда всем нам (и мне) это казалось вполне уважительной причиной для увольнения; единственное, что я для него мог сделать, — это пустить его с семьей в мою пустовавшую квартиру, пока он не нашел себе нового места работы. В последние годы у Агреста появилось новое увлечение — он подбирает из Библии и других древних источников материалы, свидетельствующие о том, что Землю посетили якобы в прошлом инопланетяне (я к этому отношусь более чем скептически)».
Как глубоко верующий мог жить в совсекретном центре научно-технического прогресса и делать там свое бомбово-математическое дело под недреманным оком бериевских особистов?
Чтобы понять это, я и отправился в Южную Каролину.
И вот передо мной невысокий человек, испытующе поглядывающий на меня. Он вовсе не спешит раскрывать душу. Взгляды его, чувствуется, тщательно продуманы и сформулированы. Телесно ему вполне можно дать его восемьдесят с лишним, но свой жизненный путь он явно не считает завершенным. Потому что его заботит судьба его трудов, развитие и проверка его идей, а вовсе не потому, что в жизни его мало что поместилось.