Академик Минц – по своему служебному положению – не только лучше других разбирался в проблемах радиолокации. Он, несомненно, был в курсе высших противоракетных обсуждений и знал о критическом мнении ядерных академиков-физиков. Почему же он, инженер-конструктор, должен был принять сторону физиков, а не своих коллег инженеров?
Была прежде всего простая личная причина. АЛ. Минц и Ю.Б. Харитон были ближайшими и многолетними соседями по лестничной площадке, дружили семьями. В период противоракетных дебатов Минц знакомил Харитона со своим институтом, с работами, которые там велись. Не видно причин, помимо ПРО, чтобы Харитон, при его занятости, тратил бы время на знакомство с областью, которой сам никогда не занимался.
Важнее, однако, другая – более научная – причина. A.J1. Минц получил образование физика – окончил физмат университета в 1918 году, а экзамены на радиоинженера он слал экстерном в 1932-м, уже крупным радиоспециалистом. По словам академика Л.И. Мандельштама: «Будучи виднейшим практическим инженером по радиостроительству, А.Л. МИНЦ в то же время является выдающимся и разносторонним исследователем в области научной радиотехники». Никто в России не имел такого права судить одновременно и о физике, и о радиотехнике, как Л.И. Мандельштам.
Оправдывая это суждение, А.Л. Минц в своем институте создал сильный отдел теоретической физики – неоправданно сильный с военно-промышленной точки зрения. Однако Минц считал, что присутствие первоклассных физиков-теоретиков благотворно для обшего уровня института.
По этим причинам в разногласии физиков и инженеров по поводу противоракетной обороны Минц должен был принять сторону физиков. Их правота следовала не из какого-то только им известного закона, а из теоретического осмысления накопленного научно-технического опыта с привлечением относящихся к делу соображений военного дела и экономики.
Ведь и задача вечного двигателя была вполне разумно и смело поставленной, когда ее пытались решить в XVI веке. Задача эта была гораздо более здравой, чем поиски философского камня (способного из бедных и больных делать богатых и здоровых). Научный закон сохранения энергии, можно сказать, был теоретическим осмыслением накопленного опыта технических неудач.
Для задачи стратегической противоракетной обороны – из-за ее государственной важности – два века сжались в одно десятилетие, но путь к убийственному выводу был тем же: теоретическое осмысление технического опыта неудач.
В США могучий ВПК не помешал руководителям страны принять этот теоретический вывод. В СССР – помешал. «На этом маленьком примерике судите сами об Америке», пели когда-то советские куплетисты… Но пусть куплетисты занимаются сейчас антисоветской пропагандой.
Для А.Л. Миниа государственная политика особой важности означала трагический финал его личной жизни. В сущности, он тогда ощутил то же, что американский президент Эйзенхауэр в 1961 году, когда предупредил американский народ о неоправданно растущем влиянии ВПК. И то же, что ощутил Сахаров в 1962 году, когда, приложив все свои силы, так и не смог предотвратить бессмысленное ядерное испытание. Об этом Сахаров вспоминал двадцать лет спустя: «Ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить! Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал. Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь». 40-летний Сахаров извлек этот урок – изменил свою жизнь и – в меру сил – жизнь страны.