• Каменотес за работой
«Выдъ на Рейн», на каналы, соединяющие его с другими реками бассейнов Северного и Балтийского морей, чья речь раздается сегодня по берегам великой западноевропейской реки? Да всех почти народов, населяющих старый континент. В трюмах барж найдешь уголь и сталь, гравий и зерно. Но, как ни странно, протяженность обычных маршрутов в стародавние времена была побольше, чем ныне. Ганзейские парусники сновали вплоть до Лиссабона на западе и Таллина (тогда он звался Ревелем) на востоке; продукция стран Средиземноморья смешивалась на палубе с товарами, спустившимися вниз по рекам Руси до Черного моря. В конце XV века общая грузоподъемность всех судов Ганзейского союза уже превышала 60 тысяч тонн.
В старых грамотах содержатся сведения о том, что из Любека в Берген ежегодно совершали плавание нс менее двадцати судов. Тут их встречали представители ганзейской «конторе», которые уже знали спрос на привезенное добро и держали на складах готовый товар для обратного странствия. Эти «конторе» представляли собой фактории с целиком мужским населением. Существовал обычай засылать сюда из немецких ганзейских городов подростков для прохождения своего рода практики и «дубления шкуры». Старшие, бывало, подвешивали новичка за пояс и разводили рядом здоровенный костер, чтобы «подкоптить» мальчишку, бросая в огонь конский волос или клочья кожи, а сами в это время проводили «допрос», задавая ему издевательские вопросы. Потом несчастного вели в гавань, насильно окунали в холодную воду и хлестали березовыми розгами. Выдержавший испытание отсылал домой окровавленную рубаху, свидетельствующую о том, что он мужественно преодолел процесс инициации и отныне может «вступать в дело».
Для начала оно было грязным и нелегким для четырнадцати-пятнадцатилетнего подростка. Чаще всего — разгрузка бочек с пахучим тресковым жиром, прибывшим на борту норвежских судов с далеких северных Лафонтенских островов. Причем каждую бочку нужно было перелить, чтобы убедиться, не подбавили ли хитрые северяне на дно ведро-другое забортной воды.
Размещались здесь ганзейцы около самой гавани в трех десятках узких, вытянувшихся вдоль воды неотопляемых трехэтажных домах, состоявших под охраной сторожевых псов. В каждом таком доме — целый лабиринт складов, конторских комнат, помещений для лебедки и ворота, а также спальни, где за скользящей в пазах вагонной дверью высились двухэтажные нары. Спали подмастерья в отсеке по двое на матрасе, набитом морской травой. Только «аромат» рыбы, ворвани и морской травы мог хоть как-то противостоять запаху скученных давно не мытых людей. Посетители обоняют эту смесь, струящуюся от бревенчатых стен, сохранившихся и сегодня в бергенском Ганзейском музее.
• Сегодня на Эльбе у Гамбурга
В наши дни Берген — университетский город с населением около 220 тысяч человек, но вяленую рыбу вы здесь можете купить хоть на улице, где бродят десятки туристов, прибывших из дальних краев, чтобы полюбоваться страной фиордов и ледников. Местные «спецы» различают двадцать три сорта вяленой рыбы, причем высшие среди них все еще носят названия, уцелевшие с ганзейских времен: «люб» — это в честь Любека, «бремер» — это от Бремена, «холлавдер» — с намеком на Амстердам и иные нидерландские города.
Торговое дело должно было прочно держаться в ганзейских руках. И старшие купцы строго запрещали младшим сотрудникам «конторе» не только поселяться вне ее, в норвежском городе, но даже и жениться на местных девушках. Тут приговор был один: смертная казнь. Однако жизнь брала свое, и бывало, что уже давно вернувшийся в Германию купец в своем завещании «вдруг» упоминал некую норвежку и ее детей.
В музее хранится целое досье о «подвигах», совершенных за два десятилетия неким Лудольфом Крамером. Подумать только, он расхаживал в красном кафтане, отороченном дорогим мехом, носил при себе серебряную табакерку с портретом местной красотки, в открытую ухаживал за женщинами, посмел оскорбить городской совет и устроил прямо на борту судна вечеринку, украшением которой стала пушечная пальба, продолжавшаяся всю ночь напролет! Все жалобы на него, направленные в Бременский муниципалитет, откуда он был родом, остались без последствий.