Одним из аргументов тех, кто отказывает Шаксперу из Стратфорда в праве быть Шекспиром, является его дурной почерк. Ирония нестратфордианцев на первый взгляд выглядит уместной, поскольку человек, посвятивший себя литературному творчеству, должен был набить руку и писать по меньшей мере сносно, а несколько сохранившихся автографов Шакспера показывают, что он в буквальном смысле не слишком хорошо владел пером: корявые буквы его подписей пляшут и расползаются во все стороны. Самозванец, конечно, он — самозванец, никогда не получавший в грамматической школе высшего балла по чистописанию. Но, полно, кто из гениев мог похвастаться идеальным почерком? И позволительно ли судить по нему об интеллекте? Автору данных заметок в свое время пришлось немало времени провести над рукописными документами XVI века в архивах Великобритании, и должна заметить, что почерки большинства выдающихся государственных деятелей тюдоровской поры — интеллектуалов и политиков, плодивших бесконечные потоки бумаг,— приводят историка, вынужденного разбирать их, в мрачное расположение духа. К несчастью, в отличие от шекспироведов, мы не можем обвинить их в том, что они не те, за кого себя выдают. К почерку У. Берли, управленческого гения эпохи и одного из самых образованных людей Англии, применимо лишь Одно определение: писал «как курица лапой». По-детски крупные, расхлябанные буквы, чрезвычайно похожие на каракули Шекспира, характерны для графа Лейстера (учившегося вместе с королевой Елизаветой у лучших частных учителей и ставшего позднее канцлером Кембриджского университета), ничем не лучше и почерк другого министра и фаворита королевы рафинированного кембриджца, поэта графа Эссекса. Архиепископ Йоркский писал, как будто только вчера освоил алфавит. К индивидуальным особенностям следует добавить и гусиные перья, рыхлую бумагу, плохое освещение и ранние болезни глаз (наконец, в случае с Шекспиром, который нетвердой рукой подписывал свое завещание, возможно и расстройство двигательных функций). Одним словом, на фоне сотен подобных же несовершенных автографов тюдоровской эпохи, принадлежавших людям высокообразованным, слабость Шекспира в каллиграфии нс выглядит столь драматично, как ее представляют нестратфордианцы.
Стратфорд-на-Эйвоне. Коттерж Анны Хэтоуэй — жены Шекспира
При этом не следует, конечно, игнорировать белые пятна в шекспировской биографии и утверждать, что они не порождают вопросов и сомнений. Но ответы на многие из них могут быть чрезвычайно простыми, лежащими на поверхности, и не требуют создания некоего «другого» Шекспира, который скрывался под маской Шакспера. Прислушаемся к совету средневекового английского философа Уильяма Оккама: «Не следует без нужды плодить новые сущности».
Главы, посвященные чете Рэтлендов,— несомненная удача И. Гилилова. Они тактично воспроизводят трагическую историю этой удивительной супружеской пары, которая, будучи лишена счастья в браке из-за болезни мужа, предавалась совместному поэтическому творчеству. Они были сердцем литературного кружка, в который входили знаменитая Мэри Сидни, Бен Джонсон и другие поэты, и, как убедительно доказывает автор, с удовольствием занимались мистификациями, к которым он относит и изобретение «драматурга Шекспира», Правда, И. Гилилов не замечает, что во всех прочих случаях их литературных забав никто не брал на себя труд тщательно их вуалировать, напротив, шутовской характер этих веселых розьнрышей всячески подчеркивался и выставлялся напоказ, как, например, в случае с другим вымышленным «гением» — Томасом Кориэтом. Весьма вероятно, что после смерти Рэтленда его жена добровольно последовала за ним, покончив с собой, и их творческий союз прекратился, но значит ли это, что одновременно с ними погиб и Шекспир, плод фантазии одного из них или обоих? Строго говоря, все аргументы автора в пользу этой версии являются косвенными и уязвимыми.