Василий Васильевич Гельмерсен родился в 1875 году, окончил юридический факультет Петербургского университета, поступил на работу в Министерство Двора, где, как и Пушкин, получил чин камер-юнкера. Больше всего в жизни он любил вырезать силуэты, при этом не умея и не любя рисовать. Судя по всему, это был вдохновенный мастер ножниц, который очень быстро стал участвовать в почетных выставках Академии художеств, иллюстрировать отечественных и зарубежных классиков.
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя.
Поэт высказывал себя;
Свою доверчивую совесть
Он простодушно обнажал.
Евгений без труда узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно не новыми для нас.
(гл.2, XIX)
Изображу ль в картине верной
Уединенный кабинет,
Где мой воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет ?
(гл .1, XXIII)
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил.
Во всем ей веровал беспечно,
А сам беспечно ел и пил;
Покойно жизнь его катилась
И так они старели оба.
(гл.2, XXXIV)
Но лучшие его силуэты были посвящены «Евгению Онегину». Издать книгу с иллюстрациями до революции Гельмерсен не успел, хотя эту идею поддерживали крупнейшие пушкинисты того времени С.А.Венгеров и Н.О.Лернер. До 1929 года он работал в Русском музее. Затем его «вычистили» из Академии «по первой категории» (сталинское государство, запрещая своим гражданам аборты, использовало в своей криминальной политике специфические медицинские термины). В результате «чистки» Гельмерсену не выдали паспорт, а потому он не мог устроиться ни на какую работу, кроме как зеком на строительство Беломорканала. Там он и сгинул. Но вот что удивительно: в 1937 году, когда, судя по всему, его кости уже тлели, укрепляя песчаные берега канала, на Всесоюзной юбилейной пушкинской выставке в Историческом музее были выставлены его работы, встреченные с огромным интересом. В 1941 году была даже набрана книга с силуэтами художника, но выйти в свет ей помешала война. Только в 1993 году ее наконец-то издали. Так что тень Гельмерсена, в отличие от многих других, может покоиться с миром.
С.Серпинский, Н.Берман и Е.Шершнева, без сомнения, были знакомы с силуэтами Гельмерсена. От него они скорее всего восприняли мысль о теневом воплощении бытовой жизни пушкинских героев, но уже не в книжной графике, а на сцене школьного театра. Я не искусствовед, но мне кажется, что силуэты художниц тоньше, «женственнее» более «плотных» теней Гельмерсена.
Онегин был готов со мною
Увидеть новые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
(гл.1, LI)
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины;
В глуши слышнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным.
(гл. 1, LV)
Масштаб школьного теневого театра был достаточно внушителен. На первом рисунке представлены план сцены, ее устройство и устройство занавеса. Видно, что сцена должна была быть высотой более трех метров, а шириной более пяти с половиной метров. Она оснащалась сильными светильниками и экраном. На одном из рисунков сохранилась карандашная надпись, содержащая рекомендации по устройству театра, где указывается ширина экрана — не менее восьми метров.
В наше время теневой театр если и сможет возродиться, то скорее всего в рамках компьютерных причуд. Однако силуэт как один из выразительнейших художественных миров будет жить по своим законам и дальше. Тем более он будет развиваться в России, где на бесконечном, тысячекилометровом, заснеженном фоне печально и возвышенно природа чеканит лучшие силуэты в мире. Недаром дошедшие до нас теневые портреты любимых женщин Пушкина — А.П.Керн и Е.Н.Вульф — в чем-то более выразительны, чем их художественные воплощения. Скорее всего, именно так их и видел Пушкин. Действительно, то, что привычно — любимо, не требует «вглядывания». Они настолько узнаваемы, что нам достаточно увидеть силуэт, тень, абрис... Пушкинские рукописи полны силуэтами.