К институционализированной форме этого типа игры Кайуа относит биржевые спекуляции. С этим можно поспорить, — ведь торговля акциями ориентирована на проверяемую информацию, а далеко не только на интуицию и голый риск. «Испорченная» ипостась этого вида игры — разного рода суеверия, гадалки, ясновидящие, астрологи и прочее.
(3) Подражаем природе и правде.
Третий тип — мимикрия (по-латыни — подражание): игры, основанные на воспроизведении разных типов человеческой деятельности. Сюда относятся все сюжетно-игровые практики: театр и балет, игра в куклы и шарады, маскарад... — список без труда можно продолжить. Из мимикрии выросли все современные виды искусства. Из театра — как синтетического исходной игровой деятельности вышли поэзия и кинематограф, опера и проза.
На общественно-институциональном уровне этому соответствует этикет, церемониал, униформа. «Испорченность» здесь может проявляться в разного рода отчуждении, «удвоение личности».
(4) Проходим через стресс.
И четвертый — иллинкс (по-древнегречески — головокружение): тип игр, связанный с интенсивным, форсированным изменением состояния сознания — качели, карусели, гигантские шаги, горные лыжи, альпинизм. Как выражается молодежь — «гоним адреналин». Страх и транс, головокружительная смесь, лежащая в основе всякого удовольствия — здесь продуцируется в самом чистом виде. «Вырожденные» формы иллинкса — алкоголизм и наркотики. В самом деле, если «головокружение» достигается без излишних усилий, почему бы этого не сделать?
Кроме того, Кайуа выделяет пайдиа — спонтанную манифестацию (чаще всего ребенком) потребности играть: куча мала, бумажный змей... и людус — тип игры, где борются не с соперником, а с предметом или препятствием: жонглирование, бильбоке и т.п.
Неоднороден и внутренний строй игры — она состоит из разных уровней.
Первый — нормативно-технический. Он состоит из правил, то есть системы предписаний и запретов, определяющих течение любой игры. В футболе можно играть ногами и нельзя — руками всем, кроме вратаря в пределах штрафной площадки. В картах нельзя подсматривать за картами партнера и можно брать прикуп. В театре нельзя сгонять зрителей с кресел, а зрителям нельзя прерывать действие даже в том случае, если актеры разыгрывают его в зрительном зале.
Второй — нормативно-сценарный: он приблизительно описывает развитие событий в некоем идеальном варианте. Так, тренер перед игрой дает установку: кто в защите, кто в нападении, кто кого страхует в защите и тому подобное.
Третий уровень — спонтанно-ситуационный. Он связан с непредсказуемой частью процесса, которую невозможно предварить специальной установкой — если этого не будет, такую игру никто не придет смотреть, и играть в нее никому будет не интересно.
И четвертый — функциональноролевой, касающийся позиций каждого из участников игры. Здесь разделяются функции, амплуа, роли: определяется, кто будет героем-любовником, полузащитником, инженю, вратарем, судьей и так далее.
В современной культуре невозможно представить себе просто игру — без зрителей. Наблюдатель — болельщик, телезритель... — так или иначе отождествляется с играющим и обогащается частью его переживаний. Разделение игрового действа на участников и зрителей особенно важно в структуре современной культуры, основанной на зрелищах. Многие игры, если смотреть на них с позиции зрителя, попадают в разряд мимикрии.
Мы — созерцатели игры — наблюдаем за «агоном», когда смотрим, например, футбол, пополняя армию болельщиков, таскаясь за любимой командой из города в город, сидя на трибунах и повторяя про себя движения футбольных кумиров. Видим игру «алеа», глядя в казино, как другие ставят деньги на рулетку или блэкджек, смотря по телевизору розыгрыши лотерей и лото. Сопереживаем играм вида «мимикрия», когда смотрим кино, ходим в театры, читаем романы и примериваем на себя обстоятельства и перипетии художественного творения. Многие это делают в поиске «жизненности», то есть проверяют творение на «верность природе и правде жизни». И наконец, следим за экстремальными видами спорта («иллинксными») по телевизору.