Кстати: куда зовут научную молодежь лауреаты 1978 года и ближайших последующих лет?
Нобелевскую премию по биологии тогда получил швейцарец Вернер Арбер — знаток всяческих бактериофагов и тех методов, которыми от них защищаются клетки-хозяева. Главным орудием борьбы опять оказались специальные ферменты — на этот раз необычно грамотные и разборчивые. Их так и прозвали: «рестриктазы», ибо они умеют распознавать определенные отрезки в длинной и (казалось бы) беспорядочной нити ДНК. Попросту говоря, каждая рестриктаза узнает тот участок ДНК, где лежит ген, который сейчас надлежит активировать. И включает, и выключает его вовремя — на благо организма, который без ферментов свою ДНК прочесть не сумел бы!
Но ведь именно такая грамотность нужна каждому исследователю ДНК — будь он врач, фармацевт или даже палеонтолог. Например, в трехмиллиардной нити человеческой ДНК надо уметь выделить те 50 тысяч генов, которые делают пользователя этой нити именно человеком — а не шимпанзе, не питекантропом и не крысой из мелового периода! Кто научится играть рестриктазами, как шахматными фигурами — тот сможет повторить в лаборатории все чудеса природной биоэволюции. Включая происхождение человека — и его дальнейшее совершенствование, если того потребуют очередные задачи науки или простое выживание людей на захламленной Земле...
Питекантропов и горилл в Центральной Африке Природа спасла случайно; но глупо надеяться на сходное везение хотя бы раз в тысячу лет! Надо брать свою эволюцию в свои руки — и разобраться в ней не хуже, чем физики разобрались в эволюции горячей Вселенной после Большого Взрыва.
Через год за этот подвиг получат награду молодые американцы, Стивен Вайнберг и Шелдон Глэшоу, а также пакистанец Абд-ус-Салам. Они первые заглянули внутрь Большого Взрыва Вселенной на такую глубину, где нет разницы между массивными и безмассовыми частицами. В столь узких пределах (в 1000 раз меньше радиуса протона) электромагнитное взаимодействие частиц не отличалось от их слабого взаимодействия — так что зеркальная симметрия пространства слегка нарушалась во всех ее проявлениях, и оттого была возможна эволюция физического мира.
С тех пор кварки объединились в протоны, а векторные мезоны обрели большую массу: примерно в 90 раз больше, чем масса протона. Чтобы их обнаружить сейчас, нужно строить особо мощный ускоритель протонов: эта работа уже началась и приведет экспериментаторов к победе через пять лет. Но Вайнберг, Салам и Глэшоу получат свою премию раньше — потому что в тонких опытах на электронном ускорителе недавно были обнаружены предсказанные Вайнбергом и его коллегами «нейтральные слабые токи»! Это редкий случай: чтобы Нобелевский комитет сам шел навстречу первопроходцам, не дожидаясь их окончательного триумфа. Почаще бы так! Тогда не пришлось бы астрофизику Чандрасекару или биологине Мак-Клинток ждать своей очереди по полвека!
В сущности, неуемная старушка Барбара открыла в геноме кукурузы почти то же самое, что юноша Вайнберг открыл в геноме частиц-лептонов. Она обнаружила «прыгающие гены», на которых держится биоэволюция растений. В трудные военные годы Барбара сама поставила на биостанции все необходимые опыты — не дожидаясь, как физики, постройки нужных им ускорителей или взрывов ненужных людям ядерных бомб. Но вот беда: успехи Барбары Мак-Клинток не прогремели на весь мир так, как взрывы в Аламогордо и Хиросиме! Петр Капица тоже отказался участвовать в сталинской ядерной программе. Вот и пришлось двум независимым ученым людям ждать заслуженной премии до 80 с лишним лет! Такова уж научная справедливость в неудержимо прогрессивном ХХ веке.
Еще своеобразнее выглядит эта справедливость в общественных науках, которых откровенно побаивается Нобелевский комитет. Только дважды шведские отцы решались присудить историкам премию по литературе. В первый раз ее получил немец Теодор Моммзен, потом — британец Уинстон Черчилль. Немца наградили в 1902 году — чтобы не награждать слишком самобытного Льва Толстого. Англичанину дали премию в 1953 году — после смерти Сталина, когда Черчилль остался последним победителем Второй мировой войны и воспел ее в своих мемуарах. При этом отцы-нобелевцы решительно отвергли своего гораздо более ученого современника Арнольда Тойнби, универсального историка всех народов и цивилизаций. Не вырастай сверх размеров Мавзолея!