Только русские герои регулярно вырастают сверх всяких рамок. Тот же физик Петр Капица: кто просил его демонстративно ссориться с людоедом Берия, чтобы не делать урановую бомбу для Сталина? Или: кто заставлял заключенного математика Солженицына записывать переживания своих товарищей по несчастью, чтобы потом в ссылке создать новый эпос о борьбе российского народа со своими преступными правителями? Или: кто приказал заключенному историку Льву Гумилеву использовать норильский лагерь как небывалую полевую лабораторию этнографа и этнолога?
И вот итог. Солженицын сумел опубликовать свой «Архипелаг» на Западе, удостоился Нобелевской премии — и был за это выслан из империалистической России в империалистическую Америку. Капицу не арестовали — но его 30 лет не выпускали из СССР, чтобы он не рассказал на Западе что-либо нелестное о советском образе жизни. Наконец, Льва Гумилева, отсидевшего в сталинских лагерях 14 лет («за папу и за маму»), просто замалчивают в СССР. Там опубликованы лишь те его книги, которые русские партократы надеялись использовать в идейной борьбе с китайскими партократами. Как только московские догматики помирились с китайскими догматиками — мудрец Гумилев вновь стал невыездным и непубликуемым историком.
Меж тем он закончил свой главный теоретический труд «Этногенез и биосфера Земли», где вся эволюция человечества представлена как цепь пассионарнгых вспышек, подобных биологическим мутациям. Но биологи (особенно палеонтологи) видят обычно лишь результаты этих вспышек: перестановки букв в длинной нити ДНК либо неожиданные скачки в анатомии животных или растений. Сами живые мутанты, намеренно или стихийно деформирующие свою ДНК, обычно ускользают от внимания кабинетных биологов.
Александр Солженицин
Иное дело — история человечества. Тут пассионарные особи заметны на каждом шагу: с ними можно побеседовать или попасть в тюрьму по их капризу! Так, Тойнби беседовал с Гитлером накануне войны — в те годы, когда Лев Гумилев строил Норильск в ряду прочих зэков. Оттого книги Тойнби отразили ПОСЛЕДСТВИЯ трудов Гитлера, Сталина, Цезаря и подобных им пассионариев-властителей. Напротив, книги Гумилева отражают необычную «алгебру» конфликтов и сотрудничества в коллективе разношерстых пассионариев-неудачников, стиснутых вместе недоброй Судьбой.
Так русские читатели и слушатели лекций Гумилева могут сравнивать свои страсти и свершения с чувствами и делами древних римлян, средневековых монголов или испанских конкистадоров. Отсюда — огромная популярность книг и лекций Гумилева среди массы образованных или полуобразованных россиян; отсюда же — стойкая ненависть правящих в СССР бюрократов к самобытному российскому историку. Знаменитая книга «Этногенез» не будет официально издана в СССР до расцвета перестройки — хотя тысячи копий этой депонированной рукописи будут раскуплены прямо из типографии в подмосковных Люберцах.
Среди покупателей будет немало физиков и математиков. Но никому из них не хватит квалификации, чтобы перевести наивные гуманитарнофизические рассуждения Льва Гумилева на строгий язык современного естествознания. Видимо, здесь мало самодеятельности ученых-одиночек. Нужен долгий коллективный труд большой и хорошо организованной группы ученых пассионариев — вроде тех групп, которые создавали первые ядерные реакторы, запускали искусственные спутники Земли или распишут по буквам нить человеческой ДНК. Значит, нужны миллиардные расходы, соучастие государственных учреждений и живой интерес активной части общества.
Ни демократический Запад, ни тоталитарный Восток не сумеют воплотить такой проект в течение ХХ века. Старик Гумилев умрет через полгода после распада СССР — в зените литературной славы, но вдали от воплощения своих научных замыслов ученым содружеством землян. Небольшим утешением пассионарному теоретику пассионарности послужит тот факт, что его идеи этногенеза найдут отражение в исторических задачах на Турнире Ломоносова: историческая наука появится там в 1987 году, еще до публикации главных книг Льва Гумилева.
Так откликнется спустя десять лет внезапная инициатива четырех математиков, сговорившихся в октябрьский день 1978 года о совместном воспитании юных российских энциклопедистов.