В середине прошлого века князь П. П. Вяземский выступил с большой работой[* Вяземский П. П. Замечания на «Слово о полку Игореве» // Временник Московского общества и древностей Российских. 1851, кн. 2; 1853—1854, кн. 16—19. Отдельной книгой под тем же названием, с дополнениями, работа Вяземского вышла в 1875 году.], в которой указывал, что в «Слове о полку Игоревен есть прямые отражения образов и тем античного эпоса. Он заявил, что совершенно недостаточно «ограничиваться при изучении наших древностей исключительно произведениями родной почвы». Вяземский соглашался с присутствием в «Слове» следов языческих верований, но считал «нравственное и духовное направление всей Песни чисто христианским». Справедливо указывая на то влияние, какое оказало античное наследие, и прежде всего — Гомер, на европейский раннесредневековый эпос, Вяземский утверждал, что острый интерес к Гомеру и Еврипиду существовал на Руси уже в XII веке.
Верное, с моей точки зрения, направление исследований не получило дальнейшего развития из-за отрицательной реакции большинства современников Вяземского из числа исследователей «Слова». Особенно уничтожающей рецензией разразился Н. Г. Чернышевский в «Современнике» (1854, № 12). Он обрушился на «аристократа» с упреками в «ученых забавах», а его самого, как и полагается, назвал дилетантом.
Особенно язвительно Чернышевский отозвался о сближениях Вяземского, которые тот устанавливал между девой Обидой и Еленой, Бояном и Гомером. Поучая свысока «аристократа-дилетанта», Чернышевский указывал, что прилагательному «троянский», образованному от «Троя», в древнерусском должно соответствовать «трояньскъ», а не «троянь». Формы Трояню, Трояни Чернышевский считал производными от мужского имени типа «Антонъ».
В «Слове» действительно в функции определения используются притяжательные прилагательные с суффиксами -ск, -цк, производные от этнонимов или названий городов, в форме половецкыя, оварьекыя, тьмутороканекый, угорсюыя, ляцкыи, кыевекыи и другие, от которых в ряде случаев могут образовываться и нечленные формы. Но не менее широко применяются нечленные прилагательные в форме родительного или дательного притяжательного падежа (вместо родительного) именных существительных мужского рода — месть Шаруканю, ворота Дунаю, врата Новуграду, замышлению Бояню. Во всех четырех контекстах «Слова» — рища въ тропу Трояню; вступила Дъвою на землю Трояню; на седьмомъ въцъ Трояни; были въчи Трояни — мы встречаем падежные словоформы такого же нечленного притяжательного прилагательного, но ни разу не имеем возможности наблюдать форму номинатива, то есть именительного падежа слова, от которого образована нечленная форма прилагательного.
Попробуем, говоря словами А. Югова, представить «разноголосицу» и «взаимоистребление», которые царят и до ныне между «лагерями» сторонников того или иного толкования этого «неопределимого» определения: 1) Троян — славянское языческое божество (Ф. И. Буслаев, Е. В. Барсов, Д. С. Лихачев, А. Болдур);
2) Троян — римский император Траян (53—117 годы до новой эры) (Н- М. Карамзин, М. А. Максимович, Н. П. Дашкевич, В. Мансикка, М. С. Дринов, Н. С. Державин, Б. А. Рыбаков);
3) Троян — русский князь или триумвират русских князей, в самых разнообразных трактовках (Н. А. Полевой, О. М. Бодянский, И. Е. Забелин, Н. И. Костомаров, Н. В. Шляхов, Г. А. Ильинский); 4) Троян — образ, навеянный преданиями или книжными источниками о Троянской войне (П. П. Вяземский, А. Н. Пыпин, А. Н. Веселовский, Вс. Ф. Миллер, И. А. Новиков). Созвездие перечисленных имен, казалось бы, должно высветить до конца смысл и все оттенки значения одного коротенького слова. Однако это определение и скрывающееся за ним понятие доставило исключительно много хлопот исследователям «Слова». Попытаемся доказать, что концепция, предполагающая прямое влияние античных источников на «Слово», обеспечивает и в этом случае эффективное решение проблемы.
Прежде всего заметим, что, судя по окончанию «Трояни» в обороте «на седьмом вЪцЬ Трояни», совершенно определенно речь идет о существительном или нечленном прилагательном женского рода и единственного числа, имеющего в номинативе форму Троянь. И другие, остальные контексты не оставляют сомнения, что речь идет о существительном или прилагательном в единственном числе, и не противоречат возможности иметь женский род: въ тропу Трояню, как датив в функции родительного притяжательного, вместо более позднего нормативного родительного: въ тропу Трояни; аналогично — на землю Трояню вместо на землю Трояни. Номинатив его представляет собой существительное или притяжательное прилагательное типа Рязань, Тьмуторокань, Кисань и тому подобное, определяющее некий широко известный в литературе исторический топоним. Подобные краткие формы русских притяжательных прилагательных в сочетаниях Владимирь городъ, Ярославль городъ, Мирославль городъ очень рано превратились в связи с усечением определяемой части в существительные, то есть в названия городов или территорий: Владимирь, Ярославль, Мирославль, Лихославль. То же наблюдается и в этом случае: Троя — Троянь градъ — Троянь, с расширением смыслового наполнения до значения земля Трояни — Троада, то есть вся территория государства, земли или царства, подпадающая под юрисдикцию главного стольного города, столицы. В данном случае необходимо учесть, что стилистика древнерусского языка допускала, чтобы в основе лежало название города: земля Новгородская, Рязанская, Полоцкая, Черниговская; не менее часто производилась метонимическая замена названием главного города именования всей земли или княжества — Рязань, Переяславль, Новгород. В атрибутиве Троянь надо видеть кальку с греческого Τρωϊαζ, Τρωϊκόζ, Τρωαδοζ или, с большей вероятностью, с латинского прилагательного trojanus.