У меня все это вызывает сомнение, и прежде всего идея, что демократия не утвердилась бы, если бы не был открыт Новый Свет, где личность вышла на новые пространства, ускользнув из-под институционального давления средневекового общества. Метафизика пустых пространств была бы определяющей, если бы Америку создавали охотники за скальпами. Но, к счастью, ее создавали протестанты, пуритане с мощной иудео-христианской традицией. А с этой точки зрения, еще как посмотреть, что нужно для демократии — пустые пространства или культурно насыщенные. Демократия создает не безудержный разгул индивидуалистической энергетики, а законопослушных граждан, которые знают, что такое мораль и право.
3—С.: — Кстати, и опыт России свидетельствует об этом: здесь было и постоянное отодвигание границ, и освоение пространств, но все это вовсе не приводило к демократии.
— Я про то и говорю. Дело не просто в том, что есть индивид и есть пустое пространство. Гораздо важнее, какую культурную память этот индивид несет в себе.
3—С.: — Давайте остановимся на главном вашем утверждении. Значит, вы считаете, что западный тип цивилизации должен смениться, потому что не может реформироваться изнутри?
— Ничего подобного. Я не являюсь цивилизационным пессимистом в духе Маркса или Шпенглера. Полагаю, что у цивилизации (или формации) всегда есть шансы к реформированию. Есть они и у Запада. Но реформирование — это всегда подвиг, подвиг духовной сосредоточенности и самокритики. Если у общества есть возможность, хотя бы малейшая, не реформироваться, оно не будет этого делать, постарается продлить свой век за счет ресурсов. Соблазн пожить по- старому очень велик.
Именно такой соблазн возник сейчас, после победы Запада в холодной войне. Вдруг показалось, что можно не пересматривать принципы жизнестроения. Эта победа оказалась для него более опасной, чем угроза тоталитаризма. Та давала энергию развития, импульс самокритики. Перед лицом ядерной катастрофы можно было опасаться за судьбу Запада в физическом смысле — как бы его не накрыли наши ракеты. Теперь есть все основания опасаться за его судьбу в духовном смысле. На наших глазах эта цивилизация теряет способность к самокритике, укрепляется дух нетерпимости, самодовольства, догматизма, идея тотальной вестернизации.
Для реформирования духовных источников необходим пересмотр, очередное изменение баланса гетерогенных начал, о которых мы говорили: резко уменьшить патетику безудержной индивидуальности в духе христианского универсализма. А концепция «золотого миллиарда» отказывается от универсализма. Человечество оказывается разделенным по жизненным перспективам, а это хуже, чем расовая разделенность. Это ревизия всемирной истории, причем под предлогом весьма низким: мол, всем не хватит.
3—С.: — Но вы же тоже говорите — «всем не хватит», поэтому надо переделываться. А если бы не было такой причины?
— Все равно. Сегодня приходится говорить о социокультурном кризисе в широком плане. Вероятность выживания человека на Земле уменьшается не только из-за загрязнения среды обитания, но и из-за загрязнения духовной среды. Безудержное потребительство, индивидуализм без христианской этики — все это ведет к уничтожению нравственному, а поскольку Запад берет на себя роль цивилизационного авангарда, то увлекает за собой весь мир.
Всему миру предстоит изменить систему приоритетов. Вернуться к великим мировым религиям, выстраданным человечеством, к решениям, в них заложенным. И вот оказывается, что у других цивилизаций духовная готовность к убедительной критике потребительского гедонизма гораздо больше. Внутри западной цивилизации сегодня она практически равна нулю.
3—С.: — А почему вы все время говорите о возвращении к традиционным религиям, а не об общественном заказе на какую-то новую религиозность?
— Мы уже убедились в опасности духовных экспериментов. Очень много любителей подтвердить свой успех некой парадоксальной стратегией...
3—С.: — Но ведь когда-то, в эпоху осевого времени, был не меньший духовный риск — предлагалась замена привычных племенных религий, предлагалась парадоксальная, безумная, с точки зрения эллина, религия спасения. Это тоже был «эксперимент», да еще какой!
— В самом вашем вопросе есть прометеева гордыня. После Ренессанса каждому поколению кажется, что мир существует к его услугам, что именно этому поколению предстоит перечеркнуть опыт предков и предложить всему человечеству альтернативное будущее. Я, честно говоря, вовсе не считаю, что наше поколение лучшее в духовном смысле. И потому шансов предложить альтернативную религию, равную той, которую предложило в свое время христианство, честно говоря, не вижу. Тем более, если иметь в виду современную сверхраскованную личность, которая ориентируется на восторги толпы, требующей сиюминутного успеха.