Таким образом социально- и культурноорганизующая функция Москвы, проявлявшаяся на различных стадиях развития Северо-Восточной Руси XIII—XVI веков, как явление не может быть исчерпывающе описана в рамках традиционных представлений о роли Москвы в развитии Русского государства («собирание русских земель»). И если подобный взгляд будет воспринят и послужит правильной постановке исторических исследований, цель настоящих заметок будет достигнута. •
Аркадий Мурашев
Федор Чижов
В Даниловском монастыре, саженях шести от Гоголя, была могила Федора Чижова, недалеко — А. Хомяков, Ю. Самарин, братья Киреевские, Н. Языков. Их пути и судьбы пересекались и при жизни — Гоголя Федор Васильевич знал близко, со славянофилами его связывала не только дружба, но и общность убеждений. Их разлучили в советские тридцатые годы, когда монастырь был закрыт, а кладбище срыто[1 Прах Н.В. Гоголя, А. С. Хомякова и Н. Языкова перенесен на Новодевичье кладбище в мае 1931 года.].
Федор Васильевич Чижов родился не в Москве — в Костроме (в 1811 году), учился и некоторое время трудился в Петербурге. В Москве поселился лишь в 1857 году, однако именно с Москвой связаны дела и добрая слава этого незаурядного человека — ученого-математика, писателя, знатока искусств, шелковода, промышленника.
Чижов окончил Петербургский университет со степенью кандидата физико-математических наук, был оставлен при университете и совершенствовался в науке под руководством академика М. В. Остроградского.
«Я занимался сильно,— вспоминал Федор Васильевич,— но избрал для преподавания искусство, мастерство (начертательную геометрию), не смея взяться за науку высшего анализа, которую мне тогда предлагали...»
В 1833-м Чижов назначен адъюнктом. «...Я смотрел на науку чересчур лирически и видел в ней высокое, чуть-чуть не священное дело, и потому от человека, бравшегося быть преподавателем, требовал полного и безусловного посвящения себя ей...». И потому, быть может, несколько прохладно отнесся к новому коллеге — г. Гоголю-Яновскому, появившемуся в университете в 1834 году. «К тому же,— признавал впоследствии Федор Васильевич,— Гоголь тогда, как писатель-художник, едва показался: мы, большинство, толпа, не обращали еще дельного внимания на его «Вечера на хуторе»; наконец и самое его вступление в университет путем окольным отдаляло нас от него, как от человека. По всему этому сношения с ним были весьма форменные и то весьма редкие...».
Друг Чижова, А. Никитенко[2 Никитенко Александр Васильевич (1804— 1877) — литературовед, профессор словесности Санкт- Петербургского университета.], записывает в дневнике:
«... (1835) ... 28 (декабрь) ... товарищ мой [Ф. В.] — Чижов, готовится занять в университете место профессора математики. Этот человек стоит высоко по своим нравственным силам... К этому он присоединяет еще способность подчинять свои личные соображения практическим целям жизни. Но не знаю, способен ли он к энтузиазму... В его речах нет ни блеска, ни пылкости, но он выражается ясно и точно. Ум его не рассекает мглы с быстротою молнии, но доходит до верных результатов путем более медленным, но зато и менее опасным...».
Письмо Академии художеств Ф. В. Чижову, 1857 год
Портрет Ф. В. Чижова работы Э. А. Дмитриева-Мамонова. Рисунок 1840~х годов
Сам Чижов говорил о своей «удобоувлекаемости» — «начал (и оставил на двух-трех листах) арифметику для простого народа», «задумал большое сочинение истории человека», посещает лекции в медицинской академии. Впрочем, и сам читает — по кафедре чистой и прикладной математики.
В 1836 году Чижов напечатал и с успехом защитил магистерскую диссертацию «Об общей теории равновесия с применением к равновесию жидкостей и определению фигуры Земли». В 1838-м опубликовал новую работу: «Паровые машины. История, описание и приложение их, взятые из сочинений Пертингтона, Стеффенсона и Араго».
Однако, вспоминал И. Аксаков[3 Аксаков Иван Сергеевич (1823—1886) — публицист, редактор-издатель (журналы «Русская беседа»», «Парус», «День», «Москва»), создатель Московского Славянского комитета, председатель правления Московского купеческого общества взаимного кредита.], вскромное поприще ученого не могло удовлетворить этой деятельной, пылкой, разнообразно одаренной природы. Его влекла к себе жизнь, знакомство с людьми; ему нужно было применить к живому делу богатый запас воли и нравственной власти и утолить потребность своего сильного художественного инстинкта...»