В лесу, когда он бежал с работы, ему удалось унести саблю для расчистки пути среди зарослей. Теперь он пробирается сквозь гущу лиан и ветвей. Слышно, как свистит сабля, рассекая воздух справа и слева. Наступает ночь.
Кусок цепи висит на его лодышке, подвязанный обрывком грубых холщевых штанов. Беглец двигается на четвереньках; он должен избегать тропинок и пробираться сквозь чащу девственного леса. Лицо у него исцарапано, ноги в крови, пот градом катится с бритого лба. Это он втечение целого дня сбивал со следу собак; это он, тот зверь, которого так хотели затравить. Теперь ночь раскинула свою сеть, чтобы в свою очередь поймать его.
Но ему удалось выбраться за пределы тех, хорошо известных тропинок, где тюремные надзиратели могли еще искать его, и, преодолев величайшие трудности, он достиг реки.
Укрытая под огромными корнями прибрежных деревьев ждала его заранее приготовленная пирога. Сообщник, бывший каторжник, организатор побегов, спрятал ее здесь вместе с веслами и небольшим запасом провизии. На этой лодке, имея с собою кувшин воды и галеты из маниока, беглый должен был спуститься вниз по реке до самого моря и дальше, уже по морю, добраться незамеченным прибрежными постами до владений какого-нибудь другого государства. Тогда он был-бы свободен.
Долог и труден был путь по реке. Разнообразные опасности ежеминутно грозили ему, но, наконец, он выплыл на морской простор и полной грудью вздохнул наполненный солеными испарениями воздух. Тогда он стал грести изо всех сил, чтобы поскорее удалиться от берега. Но к этому времени запас провизии подошел к концу, а горло стало пересыхать от жажды.
Море было спокойно, но длинные волны вздымали утлое суденышко, и весла один раз из двух прорезывали только воздух.
Потом ему пришлось испытать беспредельный ужас мрака; вокруг него был хаос фосфоресцирующих волн, бороздивших океан целых холмов воды с беловатыми гребнями на вершине. Волны увлекали лодку и захлестывали ее хрупкие борта и руки беглеца были бессильны бороться с относившим его течением. Одна из волн, более сильная, чем другие, вырвала плохо закрепленное весло. Кувшин с водой был пуст, и беглец понял, что его попытка была безумной; море поиграет с ним еще несколько часов, а потом наступит конец: или он утонет, или наступит агония от жажды.
Он уснул. Лодка вертелась в зеленоватых водоворотах, отдавшись течению и унося одуревшего от усталости человека.
Обжигавшие ему затылок горячие лучи разбудили его. Солнце уже высоко стояло над горизонтом. Он подумал о начинавшемся дне, о длинных часах среди жары в беспредельном просторе, о предстоящей медленной смерти. От голода и страха желудок его судорожно сжимался. Летающие рыбы, как молния прорезывая желтоватую и колеблющуюся поверхность моря, выскакивали из воды. Он пытался поймать одну из них на лету, но лодка чуть не опрокинулась. Струя справа от лодки привлекла его внимание.
— Акула! — подумал он.
Через некоторое время струя появилась слева.
— Они следят за мной. Они больше не упустят меня.
Ему когда-то рассказывали, с каким верным инстинктом и как упорно акулы следовали за потерпевшим кораблекрушение.
Если бы только мимо прошел корабль!.. Но никакого корабля не было. Прикрыв глаза ладонями от яркого света, беглец оглядывал пустынную поверхность моря. Поверхность океана была совершенно гладкой и ее однообразный вид нарушала лишь наносная грязь, испещренная черноватыми водорослями, липкая, горячая, без единого, цветного пятна, точно громадная лохань, где бродили протоплазмы, споры, клеточки, словом все, что составляет плодородие теплых морей.
Машинально он снова начал грести своим единственным веслом. Это может быть заставит удалиться акул. Но, делая эти бесполезные усилия, беглец не может ни бороться, ни даже забыться. Он зовет, выкрикивает свое отчаяние бесконечному простору, невидимому и немому врагу, настойчиво следящему за этой неразумной лодкой. Но кругом только тишина… тишина… одна тишина.
Под вечер на горизонте, точно на краю зеленоватого озера, появился небольшой дымок. Беглец сорвал свои лохмотья, привязал их к концу весла и стал размахивать этим флагом отчаяния. Но дымок исчез за горизонтом и море, цвета ежевики, медленно поглотило солнечный диск.
А когда наступила ночь, беглец понял, что значит ощущение Великого ужаса.
Как бы угадывая чутьем тайну ветра и волн, рождавшихся из глубин, он понял, что должно что-то случиться. Со всех сторон горизонта собирались темные массы, изборожденные медно-красными и желтыми как сера полосами и замыкали зеленоватое озеро, сохранившее еще свой чистый химерический блеск. Как раз над беглецом сверкала звезда. Инстинктивно он поднял голову и увидел, как черная, точно сажа, завеса закрыла и озеро, и звезду.