— Так выпьем каждый по бокалу.
Епископ налил жидкость в два внушительных винных бокала и друзья сидели, серьезно потягивая напиток.
— Это очень вкусно, — сказал епископ.
— Замечательно вкусно, — подтвердил заведующий.
— Оно точно огонь проходит через вас.
— Ощутительным огнем.
— Еще немножко, заведующий?
— Нет, благодарю вас.
— Ну, выпейте.
— Так, только капельку, епископ, если вы настаиваете.
— Это очень вкусно, — сказал епископ.
— Замечательно вкусно, — сказал заведующий.
Теперь вы, слышавшие рассказ о прежних приключениях Августина, знаете, что мой брат Вильфред изобрел это средство первоначально с той целью, чтобы снабжать индусских раджей специфическим лекарством, которое заставляло бы их слонов с веселым хладнокровием встречаться в джунглях с тиграми. И он прописывал, как среднюю дозу для взрослого слона, чайную ложку, смешанную с его утренним кормом. Неудивительно поэтому, что, выпив этой смеси по два бокала каждый, и епископ, и заведующий стали испытывать заметную перемену в своих взглядах на жизнь.
Усталость покинула их, а вместе с ней и подавленность, которая еще несколько минут назад лежала на них такой тяжестью. Оба испытывали необычайное чувство приятной веселости, и странная иллюзия очень ранней юности, которая преследовала епископа со времени его приезда в Харчестер, была теперь сильнее прежнего. Он чувствовал себя весьма молодым и буйным юношей лет пятнадцати.
— Где спит ваш домоправитель, «Мясо для кошки?» — спросил он после минутной задумчивости.
— Не знаю. А что?
— Я только думал, что было бы забавно пойти и поставить у его двери капкан.
Глаза заведующего заблестели.
— Да, не правда ли? — сказал он.
Они подумали минутку.
Потом заведующий захихикал.
— Чего вы смеетесь? — спросил епископ.
— Я только вспомнил, каким вы выглядели сегодня восхитительным ослом, когда говорили всю эту чепуху про Жирного.
Несмотря на всю веселость епископа, он слегка нахмурил свой прекрасный лоб.
— Было довольно трудно говорить в эпических выражениях, — да, в настоящих эпических выражениях про человека, о котором мы оба знаем, что он был бездельником, какого не могло быть хуже. Кем это теперь стал Жирный, что ему воздвигают статую?
— Ах, он кажется теперь государственный деятель. — сказал заведующий, бывший человеком благожелательным.
— Вот именно этим-то он и должен был быть, — проворчал епископ. — Лезет вперед! Если я когда-нибудь кого-нибудь не переносил, так это — Жирного.
— Я тоже, — согласился заведующий. — Как он отвратительно смеялся. Точно клей, льющийся из ведерка.
— Если помните, он был жадным маленьким животным. Один из служивших у них в доме рассказал мне как-то раз, что он съел три бутерброда с намазанной на них сапожной ваксой после того, как кончил тушеное мясо.
— Между нами говоря, я всегда подозревал, что он таскает булочки в школьной лавке. Я не хочу необдуманно обвинять, не имея настоящих улик, но мне всегда казалось в высшей степени странно, что какое бы ни было время учебного года и как бы ни были стеснены обстоятельства других учеников, мы никогда не видели Жирного без его булочки.
Епископ наклонился вперед и понизил голос.
— «Мясо для кошки».
— Что?
— Знаете, что?
— Нет, а что?
— Вот, что нам следовало бы сделать: подождать часов до двенадцати, когда никого не будет поблизости, потом выбраться и выкрасить статую в голубой цвет.
— Почему не в розовый?
— Ну, в розовый, если вы предпочитаете…
— Розовый — славный цвет.
— Да, очень славный.
— К тому же я знаю, где я могу попользоваться розовой краской.
— Вы знаете?
— Целую массу розовой краски.
— Да будет мир в стенах твоих, «Мясо для кошки», благоденствие в чертогах твоих. «Псалмы, CXXI, ст. 7».
Когда спустя два часа епископ бесшумно закрывал за собой дверь, ему казалось, что Провидение, всегда стоящее на стороне правых, превзошло себя в своих усилиях, чтобы это его маленькое предприятие было успешно. Все условия для окраски статуи были благоприятны. Дождь, шедший весь вечер, перестал. А луна, которая могла стать помехой, весьма кстати спряталась за облаками.
Относительно людского вмешательства им нечего было опасаться. Нет более пустынного места, чем школьные сады после полуночи. Статуя Жирного с таким же спокойствием могла бы стоять в центре Сахары. Епископ и заведующий влезли на пьедестал и с помощью кисти скоро выполнили то, что повелевало им чувство долга. И только тогда, когда они, осторожно ступая, чтобы никто не услышал их шагов по гравию, снова достигли парадной двери, произошло нечто, нарушившее гармонию их действий.