— Чего вы остановились? — прошептал епископ, когда его спутник задержался на верхней ступени.
— Полсекунды, — сказал заглушенным голосом заведующий. — Может быть он в другом кармане.
— Кто?
— Мой ключ.
— Вы потеряли ключ?
— Кажется, потерял.
— «Мясо для кошки», — со строгим упреком сказал епископ, — я в последний раз выхожу с вами красить статую.
— Я должно быть уронил его где-нибудь.
— Что же мы будем делать?
— Есть еще надежда, что окно в чулан открыто.
Но окно в чулан не было открыто. Осторожный, усердный и преданный своим обязанностям домоправитель, уходя на покой, запер окно и закрыл ставни. Дом оказался недоступным для епископа и заведующего.
Но правду говорят, что уроки, которые мы учим в дни нашей юности в школе, готовят нас для жизненных задач в более широком мире, вне школьных стен. Из тумана прошлого выскользнуло и возникло в уме епископа неожиданное воспоминание:
— «Мясо для кошки!»
— Ну, что?
— Если вы не наделали в этом месте всяких перемен и улучшений, так сзади должна быть водосточная труба, которая ведет к одному из окон наверху.
Память не изменила ему. В плюще действительно пряталась труба, вверх и вниз по которой он лазил круглолицым мальчуганом в 86 году, когда убегал из школы, чтобы поплавать ночью в реке.
— Полезайте наверх, — сказал епископ коротко.
Заведующего не нужно было уговаривать. И оба, не теряя времени, стали взбираться по трубе.
Как раз. когда они добрались до окна, и как раз после того, как епископ сообщил своему старому другу, что если он еще раз хватит его ногой по голове, так он попомнит это, — окно неожиданно раскрылось.
— Кто это? — спросил звонкий молодой голос.
Заведующего это застало совершенно врасплох. Хотя освещение и было тусклое, но он ясно видел, что человек, высунувшийся в окно, держал наготове палку для гольфа весьма неприятного вида. Первым его движением было назвать себя, освободить себя таким образом от подозрения и доказать, что он не вор, за которого, повидимому, приняли его. Но потом ему пришли в голову некоторые обстоятельства, которые мешали ему объявить свою личность, и он молча висел на трубе и не мог придумать следующего подходящего движения.
Епископ был человек более находчивый.
— Скажите ему, что мы — две кошки, принадлежащие кухарке — шепнул он.
Мучительно было такому до мелочей правдивому и честному человеку, как заведующий, опуститься до такой лжи. Но это казалось единственным возможным способом.
— Отлично, — сказал он, стараясь придать голосу тон легкой веселости. — Мы— две кошки.
— Кошачьи воры?
— Нет. Просто обыкновенные кошки.
— Принадлежащие кухарке, — подсказал снизу епископ.
— Принадлежащие кухарке, — добавил заведующий школой.
— Понимаю, — сказал человек у окна. — Ну, в таком случае полезайте сюда!
Он отступил от окна, чтобы дать им возможность пролезть. Епископ, артист в душе, благодарно мяукал проходя, чтобы придать обману достоверность. Потом он направился в отведенную ему спальню в сопровождении заведующего. Эпизод, повидимому, был исчерпан.
Но, несмотря на это, заведующий испытывал некоторое беспокойство.
— Как вы думаете, он, действительно, поверил, что мы кошки? — спросил он озабоченно.
— Я не совсем то уверен. — ответил епископ, но я думаю, что мы обманули его беспечностью нашего поведения.
— Да, я тоже думаю. Кто это был?
— Мой секретарь. Молодой человек, про которого я говорил. Это он дал нам это удивительное средство.
— О, тогда все хорошо. Он не выдаст вас.
— Нет. И ничто другое не может навести на подозрение. Мы не оставили никаких улик.
— Все-таки, — задумчиво сказал заведующий, — я начинаю думать, было ли в полном значении этого слова справедливо, чти мы выкрасили эту статую.
— Но кто-то, ведь, должен был это сделать, — решительно сказал епископ.
— Да, это верно, — согласился заведующий и повеселел.
Епископ долго спал на следующее утро и ел в кровати свой скромный завтрак. День, так часто приносящий с собой угрызения совести, не имел на него такого действия. Он не испытывал никакого раскаяния и только думал теперь, когда все было кончено, что голубая краска произвела бы большее впечатление. Но его старый друг так стоял за розовую краску, что ему, как гостю, было бы трудно не исполнить желания принимавшего его у себя хозяина. Но голубой цвет все-таки больше бросался бы в глаза.