Раздался стук в дверь и вошел Августин.
— С добрым утром, пископ.
— С добрым утром, Мелинер, — приветливо сказал епископ. — Я немножко поздно залежался сегодня.
— Послушайте, пископ, с некоторым беспокойством спросил Августин, — вы приняли очень большую дозу «Будь молодцом» вчера вечером?
— Большую? Нет. Насколько я вспоминаю, совсем маленькую. Всего два полных обыкновенных бокала.
— Да неужели?
— Почему вы спрашиваете, мой милый?
— Ах, ничего. Особенной причины у меня нет. Мне просто показалось немножко странным, как вы вели себя на водосточной трубе, вот и все.
Епископ почувствовал некоторое огорчение.
— Так вы проникли в наш… гм… невинный обман?
— Да.
— Я пошел немножко прогуляться с заведующим, — объяснил епископ, — и он куда-то задевал ключ. Как прекрасна ночью природа, Мелинер! Темное, бездонное небо… легкие дуновенья ветерка, точно шепчущие вам на ухо какие-то секреты… запах всяких растущих…
— Да, — сказал Августин. Он помолчал. — Целый скандал сегодня. Оказывается, что кто-то выкрасил этой ночью статую лорда Хемеля Хемпстедского.
— Правда?
— Да.
— Ну, чтож, — терпимо сказал епископ, — мальчики всегда мальчики.
— Это очень таинственная история.
— Без сомнения. Но, в конце концов, Мелинер, разве не вся наша жизнь тайна?
— А что еще более делает эту историю таинственной, это, что на голове статуи нашли вашу шляпу.
Епископ привскочил.
— Как?
— Именно вашу.
— Мелинер, — сказал епископ, — оставьте меня. Есть один или два вопроса, над которыми я хочу подумать.
Он стал торопливо одеваться и его онемелые пальцы долго возились с гетрами. Теперь он все вспомнил. Да, он помнил, что одел шляпу на голову статуи. В ту минуту казалось, что это очень хорошо, и он сделал это. Как мало мы предвидим, что наши самые обыкновенные поступки могут иметь последствия!
Заведующий был в школе и преподавал шестую форму в греческих дополнительных предложениях. Епископу пришлось ждать до двенадцати часов тридцати минут, когда звонок зазвенел для отдыха на полпути дневной работы. Он стоял у окна кабинета, ожидая с плохо скрытым нетерпением, и, наконец, заведующий появился, тяжело шагая, как человек, на совесть которого что-то давит.
— Ну что? — крикнул епископ, когда тот вошел в кабинет.
Заведующий сбросил шапочку и одеяние, в котором он сидел в классе, и бессильно опустился на стул.
— Не могу понять, — простонал он, — во власти какого безумия был я прошлую ночь.
Епископ был потрясен, но он не мог перенести такого отношения к событиям.
— Я не понимаю вас, заведующий, — сказал он холодно. — Нашим долгом было выкрасить статую. Это был протест против несправедливого восхищения человеком, про которого мы оба знаем, что он был пренеприятнейшим школьным товарищем.
— И долгом вашим тоже, вероятно, было оставлять шляпу на голове статуи?
— Ну, что ж, — сказал епископ, — я, конечно, мог зайти немножко далеко. — Он кашлянул. — А разве это, быть может немного необдуманное действие, вызвало подозрение людей авторитетных?
— Они не знают, что им думать.
— А какого мнения держится педагогический Совет?
— Они настаивают на том, чтобы я нашел виновного. Они грозят самыми серьезными последствиями, если мне не удастся этого сделать.
— Вы хотите сказать, что они лишат вас места заведующего?
— Они на это-то и намекают. Меня попросят подать в отставку. А если это случится, так конец моим надеждам стать епископом.
— Ну, тоже не всегда сладко быть епископом. Вам бы это не доставило удовольствия, «Мясо для кошки».
— Вам, конечно, очень хорошо говорить. Это вы меня втянули в это, глупый осел.
— Это мне нравится! Вас это заняло так же точно, как и меня.
— Вы предложили это.
— Ну, а вы сразу ухватились за предложение.
Оба взволнованно смотрели друг на друга, и казалось, что сейчас произойдет серьезная битва. Первым овладел собой епископ.
— «Мясо для кошки» — сказал он со своей удивительной улыбкой и взял заведующего за руку, — это недостойно нас. Мы не должны ссориться. Мы должны соединенными силами подумать, нет ли выхода из несчастного положения, в которое, как бы ни были основательны причины, мы очевидно поставили себя. А что если..