Ну на лодку я прыгнул, и командир корабля самолично поймал меня за руку. За бортом было +5°, что здорово подхлестывало. Но не это опасно для молодого офицера, а возможность сплоховать, да еще на глазах истинных корабельных офицеров, да тем более, если ты носишь такую же форму и, как справедливо считают они, не вполне заслуженно. Ибо не штурман ты и не механик или артиллерист, а, к примеру, журналист.
…В атомоходе, в непривычной атмосфере искусственного воздуха, да еще от обилия впечатлений более всего хотелось спать. Но спать было негде — такого места мне не определили, да и нельзя — подводников крайне заинтересовало, что же будет делать здесь «писатель». Я же сам достаточного представления о том, что мне надо, не имел. Вообще предполагал написать о предстоящей стрельбе. Но как на нее смотреть, откуда, чьи действия держать в центре внимания — оставалось загадкой. Хотя политработник все, как он полагал, популярно мне объяснил.
И вот в этой обстановке, когда не знаешь, куда сунуться, а держаться следует с достоинством, прильнул я к инженер-механику. Помню, что был он капитаном 3 ранга с выразительным кубическим черепом, в безволосую верхнюю грань которого можно было смотреться, как в зеркало. Оказался он мужиком разговорчивым, простецким, необычно мыслившим и говорившим. Затащил в свою теснющую каюту, где если один сидит, то второй может только стоять.
— Вообще-то я хозяин, но ты лейтенант, — узаконил он свое сидение, а мое стояние. — От такой тесноты, сам понимаешь, я тоже неудобство чувствую. Но ничего, потом мы поменяемся. Слабость у меня такая — говорить могу только сидя. Лучше всего за соответствующим столом с соответствующим оформлением…
Стало быть, о моей каюте. Пришел к нам на корабль как-то генерал. Вроде как на экскурсию, что ли. Приехал с какой-то комиссией из столицы, ну и захотелось атомоход посмотреть. Командир, естественно, цыкнул, чтобы экипаж носы не высовывал, на генерала не глазел. А как не поглядеть. Подводник, если живого Крузенштерна в отсеке увидит, не удивится: мало ли что с устатка покажется. А сухопутные генералы в отсеке — это действительно удивление.
Командир этого генерала по трапу осторожненько спустил, объясняет, показывает — туману напускает. Я, конечно, в своей каюте не вижу, не слышу, но командира-то знаю. Посмотрел на стрелку часов — ну, думаю, минуты через три они в нашем отсеке будут. И точно: слышу, кремальера повернулась, давленьице дрогнуло. Тут меня черт дернул: не удержался, так захотелось посмотреть — есть у генерала восторг в глазах или нет. А человек я решительный: подумал и дверь — хрясь, распахнул. У генерала от неожиданности папаха дрогнула. Он ее поправляет и говорит: «Что это вы, товарищ, в шкафу делаете?» — «В каком это шкафу? — Я аж обиделся. — Каюта это моя!» Генерал глянул на меня с недоверием, потом на командира. «Ну и чудаки, — говорит, — вы, подводники». А командир мне кулак из-за шинели гостя тычет. «Не обращайте внимания, товарищ генерал, — успокаивает командир, — это же наш инженер-механик». — «Ах, вот как, — вскинул брови генерал, — ну, тогда все ясно».
Что ему ясно стало? Видно, решил, что я штатный хохмач. Но каюту мою на обратном пути все-таки посмотрел. Голову просунул, а дальше уже некуда — я стою. Стою и говорю: «Не правда ли, на ясли похожа, товарищ генерал, только голова и влезает». Генерал назад отклонился и рассмеялся: «Ну, командир, всякое видел, всякое слышал, но чтобы меня с быком сравнивали — такое, признаюсь, только у вас встретил». Генерал оказался понимающим шутку — не обиделся. И даже отобедать с нами остался. А вот командиру юмора не хватило: влепил мне выговор за нетактичное поведение.
С тех пор я всех гостей и тяну в свою каюту, чтобы мнение о себе исправить у командира.
Дед (так в старину инженер-механика величали) хмыкнул и встал.
— Ты вот что, храпани с дороги в моем ящике (так моряки иногда называют свои койки. — Авт.), а я в центральный подамся: стрелять будем. Потом тебе все обскажу — лучше не придумаешь.
Я согласился, дреманул, но все-таки через полчасика вылез в центральный пост. Разобраться, как мне тогда показалось, в стрельбе я так и не разобрался, хоть репортаж и написал, но запало одно сомнение, которое, как потом осознал, оказалось главным, что мне и следовало учесть. Схитрил командир. Вывел он корабль в атаку не совсем удачно. Но из ситуации вывернулся: подвсплыл и дал радио, мол, атаковал «пузырем», прошу добро на атаку торпедой. Хитрость его старший начальник принял, видать, не хотелось низкую оценку лодке ставить, вторую атаку разрешил.