— При чем здесь Беляев?
— Не доходит, сочувствую… Тогда вникай. Беляев поначалу придумал повесть о «читателе чужих мыслей». Под влиянием опытов Кажинского. Там у него военный шпионаж, естественно, буржуев против радостных пролетариев, забивание мозгов обывателей глупыми мыслями… С такой задумкой пришел он к Бехтереву. В разговоре воспринял от Бехтерева идею об эмоциональном управлении толпой. А ему, в свою очередь, заронил рациональное зерно о технических усилителях мысленных сигналов. В ту пору у Бехтерева появилась возможность оперативно отрабатывать это направление исследований при участии Государственного экспериментального электротехнического института. Верней, двух его инженеров — Астафьева и Аренсберга… Кстати, с одним из них я познакомился, когда работал над своей книгой «Физика и музыка». Так вот, была, как удалось мне выяснить… учти, сообщаю тебе едва слышным шепотом…еще одна личность, из разряда таинственных. Назовем его — Некто… из немцев, толковый инженер, сотрудник бехтеревского института, друг старшего брата Кажинского — Казимира.
— Это что, Штирлиц какой-нибудь?
— Пожалуй. Он бывал в командировках в Германии. Тогда, если помнишь, она оставалась нашим заклятым другом. Этот Некто привез оттуда первоклассную радиоаппаратуру — якобы для медицинских экспериментов. По-видимому, немцев всерьез интересовали наши опыты мыслепередачи. Вот в такую унавоженную шпионажем почву упали идеи Бехтерева. Неудивительно, что плоды появились быстро. Да ведь и работали талантливые энтузиасты. К ним, между прочим, примыкал время от времени Чижевский… Да-да, Александр Леонидович. В их группе, как я предполагаю, определились два направления исследований. Одно — передача мыслей на расстояние — телепатическое. Тут первую скрипку играл Кажинский. Они использовали для внушения обычную радиосеть или микрофоны. Выявили комплексные радиосигналы определенного ритма, вызывающие у слушателей состояние, благоприятствующее повышенной внушаемости. Сначала на них реагируют немногие, самые податливые. А дальше сравнительно быстро распространяется процесс взаимной индукции, характерный для толпы. Нечто, подобное самовнушению. Люди становятся воистину завороженными. Как писал Бехтерев, гипнотическое очарование. Через некоторое время характер этих скрытых сигналов менялся таким образом, чтобы внушенные идеи закреплялись в подсознании. Сходным образом, но уже позже, тот же метод использовался в звуковом кино.
— Так какое же это оружие?
— Идеологическое, вестимо. Внутреннего пользования. Оригинальная разновидность. Обычное оружие направлено на подавление и дезорганизацию неприятеля. А это — организует, мобилизует, направляет и вдохновляет своих. Оружие для покорения собственного народа. Оно создает не только послушные толпы, но и безумно — именно безумно! — обожаемого вождя… О таком применении Бехтерев сначала и не подумал. Но уже с первыми успехами кое-кто из его сотрудников доложил в компетентные органы. В идеологическом аппарате тогда объявились свои новаторы социальной психологии, например, Войтоловский и Рейснер. Они уловили некоторые идеи Бехтерева и всерьез восприняли открывшиеся перед социализмом возможности. Некто оказался шустрым посредником между ними и экспериментами. А в начале 1927 года Некто неожиданно пропал. По всем данным, сбежал в Германию, прихватив секрет фирмы. Сам понимаешь, Бехтерев оказался под прицелом. Вдобавок власть имущие надобности в нем уже не испытывали. Метод был отработан и опробован. Оставалось только внедрить его в жизнь. Но Владимир Михайлович, словно не понимая, чем рискует, категорически воспротивился этому. И его убрали.
— Но ведь у Александра Беляева, как ты сказал, речь идет о передаче мысленных сигналов.
— Конечно. Типичная дезинформация. По-настоящему воздействовали на массы совершенно иначе. Но запомни крепенько: ничего я тебе не говорил, ничего ты не слышал. Просто, трепался по пьянке. Да и никаких конкретных сведений не упомянул, верно?
Рассказу Глеба я не очень-то поверил. Однако дал ему честное слово, что буду молчать. Глеб через несколько месяцев после наших посиделок скоропостижно умер. Хотя был здоров и сравнительно молод. Не проговорился ли тогда он еще кому-нибудь?