Девяностолетию Михаила Шолохова были посвящены чтения в институте Мировой литературы имени А. М. Горького. Председательствовал на чтениях исследователь «Тихого Дона» критик Виктор Петелин. Среди иностранных гостей выделялся крупный знаток литературного наследия Шолохова норвежский профессор Гейер Кьетсо. Для Нобелевского комитета он провел анализ прозы Шолохова с применением компьютерных исследований. Ответ сложился цельный: у всех произведений, подвергнутых анализу, один-единственный автор.
Истина, достигнутая Гейером Кьетсо, доказательно выявляла себя, когда он докладывал участникам чтений о проведенных им структурных исследованиях. Вопросы, которые ему задавали, реплики из зала навели профессора на прискорбное впечатление: большая часть аудитории враждебна его объективному выводу. Он ждал торжества со стороны соотечественников нобелевского лауреата, а напарывался на предубеждение и ненавистничество.
Гейер Кьетсо не выдержал и с гневом сказал об этом. Усовестил ли он кого-то из зоологических злыдней не только русского гения, но и планетарного? Не станем наивничать. Нашелся нелюдь, кто прислал к восьмидесятилетию Льва Толстого, сверхгения человечества, веревочную петлю. Заурядность издревле насыщается и крепнет палаческим скудоумием.
Пора усвоить лжеречивцам, что молодость для русского писателя — заоблачный взлет дарования. А. Пушкин, «Вольность. Ода», «К Чаадаеву», «Деревня», 18–20 лет; 15 лет, М. Лермонтов, «Герой нашего времени», 25; Н. Гоголь, книга повестей «Вечера на хуторе близ Дикань-ки», 22–23; А. Бестужев-Марлинский «Взгляд на старую и новую словесность в России»; «Роман и Ольга», «Замок Вен-ден», 26; Н. Карамзин, повесть «Бедная Лиза», 26; Ершов, сказка в стихах «Конёк-Горбунок», 19; Ф. Достоевский, роман «Бедные люди», 25; А. Куприн, повести «Молох», «Очеся», 26–28; А. Платонов, повести «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», 28–29; Павел Васильев, поэмы «Повесть о гибели казачьего войска», 18–22, расстрелян в 27 лет; Б. Пастернак, сборник стихов «Близнец в тучах», 24; Яшин, книга стихов «Северянка», 25; А. Твардовский, поэма «Страна Муравия», 26.
И другой сногсшибательный аргумент рвущихся отобрать «Тихий Дон» у Шолохова: он-де малограмотен, окончил всего четыре класса, и потому не мог знать общероссийских событий истории, которые использованы в романе. Какое худосочное склонение к школьной грамотности, словно он не был современником этих событий, не встречался с теми, кто в них участвовал, не отличался начитанностью. Познание, доступное великанам, океанично: как океаны вбирают воды рек, так великаны всепоглотительно вбирают свойства и подробности истории и действительности. Гений вулканичен. Его материалом и подспорьями являются извлечения из огненных недр личности, народов, природы. В анкетных данных об образовании гении не нуждаются. У нас, между прочим, и к неудовольствию априорных неприятелей Шолохова, есть другой нобелевский лауреат, тоже четырехклассиик и опять же академик: Иван Бунин.
Теперь, когда глухо шкандыбает навет, что Шолохов будто бы позаимствовал первую-вторую книги «Тихого Дона» у Федора Крюкова, все-таки нелишне опереться на некоторые ума холодные, притом достойные наблюдения. Алексей Иванович Кондратович — критик, литературовед, прозаик, друг и соратник Александра Твардовского, замещавший его в журнале «Новый мир» (заместительство Кондратовича было облечено бессомненным доверием великого поэта и редактора) прочитал в Ленинской библиотеке все, написанное Крюковым, чтобы выверить, справедливо ли обвинение в адрес Шолохова. И он ответил сам себе и сказал своей жене Вере Александровне: несправедливо. Я всецело полагаюсь на мнение Кондратовича, ибо он обладал необычайным эстетическим восприятием: вкус к стилю у него был поразительно многооттеночным, так дегустатор оценивает качество вина. В отличие от Алексея Кондратовича я не испытывал потребности проверить Шолохова. Однако в том, что я читал у Федора Крюкова, я обнаружил интонационные признаки, перешедшие в произведения Шолохова, что вовсе не смущало меня: ведь я давненько выявил для себя, что Александр Бестужев-Марлинский наделил мелодикой своей прозы трех гигантов: Лермонтова, Гоголя, Льва Толстого.
Кощунственная утка о плагиате рассыпается в прах, когда читатель знаком с вещами творца. Для проникновенной оценки Шолохова достаточно знать романы «Тихий Дон» и «Поднятую целину». Они — свидетельство его по-суриковски яркой художественности, самостоятельности почерка, неувядаемости человеческих характеров, обретших под его пером такую внешнюю и внутреннюю законченность, что они существуют среди нас поистине вживе: Григорий Мелехов, Аксинья, Мишка Кошевой, Щукарь, Лушка, Давыдов, Нагульнов. Чудо смехотворности — Щукарь! Он существует среди нас подобно тому, как Гаргантюа Рабле, Дон-Кихот Сервантеса, Скалозуб Грибоедова, Манилов Гоголя, Левша Лескова, Тёркин Твардовского.