В ту пору советская печать начинала брюзжать на Максима Горького за сидение на Капри. Страна ворочалась в социально-политических конвульсиях, а он благоденствовал, влюблялся, слал восторженные письма рабоче-крестьянским корреспондентам и литературным адресатам. Но в ту же пору, проламываясь сквозь цензуру, прежде всего в журнале «Новый мир» Александра Твардовского, торила свой путь правда о том, как по возвращении Горький был обложен служащими наркома ГПУ-НКВД Генриха Ягоды, обложен невпродых, внепрогляд, всмертную.
Когда Платонов пришел к Горькому для разговора о романе «Чевенгур», ему показалась странной жалоба великого писателя на квартиру, где он жил: «Это такая, знаете ли, квартира, что войти в нее еще можно, а выйти трудно». Веривший во всесилие Горького Платонов посоветовал сделать новый вход в капитальной стене. Громадный мастер иносказаний, Платонов не сразу понял метафорический намек Алексея Максимовича, который завел жалливую речь о доме, куда войти еще можно, а выйти трудно. Под домом Горький подразумевал не просто свою квартиру, а страну в целом, куда он опрометчиво вернулся, но откуда ему выхода не было.
В особняке С. П. Рябушинского, куда его перевели, он был обложен почти на нет: у калитки дежурил чекист, у дверей кабинета сидел другой чекист; стоило Алексею Максимовичу выйти из кабинета, этот, околодверный чекист, мигом заскакивал в кабинет и фотографировал то, что находилось на письменном столе. Доблестный и полный могучих творческих сил Платонов верил, что имеется вероятность прорубиться из диктаторского затвора к истинной социалистической свободе, чего в надеждах Горького почти не оставалось, ибо его длительный опыт наблюдения за большевистскими верховодами, включая самого Ленина, с которым он яростно сшибался в письмах из-за кровавого революционного террора, отворялся казематным отчаянием.
После встречи с Шолоховым в Шереметевском дворце я не мог не соотносить его плен с пленом Алексея Максимовича Горького, и не мог не думать о заложниках собственного гения, какими, кроме них, были Николай Гумилев, Николай Клюев, Сергей Есенин, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Павел Васильев, Александр Твардовский…
В пору незакатно долгой старости Леонид Леонов творил свой роман-громадину «Пирамида» и, по счастью для нашей литературы, завершил его. И Шолохов долгое время творил свой новый, необозначаемый роман, о чем я узнал от того же Александра Овчаренки, друга обоих великих писателей. Почему-то Александр Иванович облекал меня завещательным доверием, рассказывая о Шолохове и Леонове.
Овчаренко не привел названия спрятанного Михаилом Шолоховым последнего романа. А спрятал Шолохов три экземпляра романа либо до ссоры с Л. И. Брежневым, либо после нее, а один экземпляр — в местности, сопредельной своему охотничьему домику в Казахстане. Едва умер маршал Георгий Константинович Жуков, тотчас был арестован его архив. Михаил Александрович наверняка не исключал посмертного молниеносного налета на свой архив. Гиены идеологии среднего звена ЧК нашей партии (некоторые из них служили не только в Центральном Комитете КПСС, но и Комитете Государственной Безопасности) примчались в Вёшенскую якобы на похороны и злобно досадовали, не обнаружив ничего в кабинете маршала русских языковых стихий.
Теперь о спрятанном романе. Шолохов ехал в Москву. Попутчицей по купе оказалась пожилая женщина из руководства Главного Архивного Управления страны. Он, естественно, проявил интерес к содержанию архива. Предполагалась скудость архивных документов и свидетельств, с точки зрения эпохальной правды. Однако попутчица раскрыла перед Шолоховым обильное содержание архива, недоступное для большинства людей по запретам и установлениям секретности. Они подружились, и Шолохов получил от нее материалы, насущные ему ради свежего многоохватного замысла. По мнению Овчаренки, новый роман Шолохов значительней, чем «Тихий Дон». Кому и когда Михаил Александрович доверил обнаружить итоговый свой роман, откроется в заветную пору. Не исключено того, что примером ему послужил Александр Пушкин, спрятавший на Дону «Сафьяновую тетрадь».
Загадка Снежного человека
Юрий Зафесов
СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вадиму Гомзякову