Мировоззрение древних греков было оптимистическим, жизнеутверждающим; оно опиралось на доверие к бытию, жизни и разуму как их высшему проявлению. Бытие понималось и признавалось единым, абсолютным, всеобъемлющим основанием Космоса и человеческой жизни. Символически бытие изображалось в виде шара, состоящего из множества прекрасно сплетенных венцов. Высший декрет этого бытия провозгласил Парменид — первый выразитель исчезающего ныне европейского духа:
Быть или вовсе не быть —
вот здесь разрешенье вопроса.
Есть бытие, а небытия вовсе нету:
Здесь достоверности путь,
и к истине он приближает.
Более определенно бытие определяется через мысль и слово.
Одно и то же есть мысль и бытие.
Слово и мысль бытием должны быть.
В классической форме античное понимание соотношения бытия и ничто выразил Платон, утверждая, «что небытие само по себе ни произнести правильно невозможно, ни выразить его, ни мыслить и что оно непостижимо, необъяснимо, невыразимо и лишено смысла». В этой протонаучной картине мира ничто не имеет ни малейшего самостоятельного значения, выступая как паразитическое, ложное, зависимое состояние опять-таки бытия; ничто — это тень бытия, вещей, а смерть — это царство тьмы, где находятся уже тени теней. Ничто, небытие выносились здесь за скобки бытия.
Греки навсегда остались верными первоначальному жизненному импульсу своей мифологии, признающей безоговорочный приоритет в мироустройстве и делах человеческих именно жизни, а не смерти, ничто. Это жизненное кредо мифологии выразил Ахилл:
Лучше б хотел я живой, как поденщик,
работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать
свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми
царствовать, мертвый.
И вдруг… Сократ начинает философствовать о диалектике умирания и смерти. В его учении эта смертоносная сила ничто, делающая людей духовно мертвыми, невменяемыми и беснующимися корибантами, еще при жизни впервые получила права философского гражданства. Успех диалектики превзошел все ожидания. И вожди, и ведомые диалектики легко превращались с ее помощью в стадо суицидных существ-ничто, которыми предводительствует демон Сократа.
Сократ не мог не знать этих высказываний Ахилла; и, тем не менее, он продолжал умствовать вопреки их предостережениям. И своим приговором древнее правосудие ответило: «Нам с тобой, диалектик обаятельный, не по пути!».
Сократ грубо порушил исходную жизнеохранительную матрицу древнегреческого духа и с помощи диалектики создал, пожалуй, первое в Европе жизнеотрицателыюе мировоззрение явно с буддийским акцентом.
С одной стороны, философия Сократа проповедует и защищает высшие ценности мира: богов, истину, бытие, разум, справедливость и др. Здесь диалектике отведена скромная роль в троичных пространствах разума: «Род — вид — индивид», «вечность — бытие — разум», «рождение — жизнь — бессмертие», «вопрос — истина — ответ» и др. Соответственно, и вопрос здесь выступает как производный, учебно-методический аспект истины, воплощением которой служит Сократ-мудрец.
С другой стороны, философия Сократа трактовала жизнь всего лишь как подготовку к смерти; и такая установка абсолютно обесценивала жизнь. Диалектика и стала методическим инструментом и алгоритмом подобного обесценивания жизни, повсеместно утверждая, что поскольку нет смерти без жизни, то и жизнь не может обойтись без своего губителя. С тех пор диалектика исправно несет свою службу, закрывая от людей самоценность жизни самой по себе. Соответственно и вопрос здесь выступает как самостоятельная диалектическая сила, устанавливающая по своему веленью, что истины, справедливости, мужества и других ценностей еще нет; их нужно искать посредством вопросно-ответной диалектики, хотя по закону той же диалектики они не могут быть найдены. И здесь Сократ служит уже жертвенным воплощением вопроса, жертвой, принесенной на алтарь уже безответной и безответственной диалектики. В качестве жертвы Сократ служит олицетворением символа, знака вопроса как самостоятельной силы ничто, как орудия демона.
Сократ не признавал даже равенства жизни и смерти, безоговорочно отдавая свой голос в пользу смерти. И этот голос оказался затем решающим в его осуждении. Сократ отказался от принятых в то время форм защиты на суде, которые неизбежно бы оправдали его; но он использовал мощь диалектики своего друга-демона для того, чтобы весь состав суда сделать невменяемыми и беснующимися корибантами. Но не вышло: друг-демон на суде исчез бесследно, и Сократу пришлось иметь дело с судьями, на которых чары, волшебство и дурман диалектики не действовали. И они свершили свой обряд отрицания диалектики и диалектика Сократа по ее же рецептам горячего отрицания. Древнее правосудие распознало троянского коня диалектики и разрушило его, хотя это была уже запоздалая акция. Вопросно-ответный диалектик Сократ завершил свой путь безответным приговором. Поэтому вопрос в данном аспекте выступает уже как орудие правосудия, обращенное на самого вопрошателя. Сократ — живой символ вопроса, с которым правосудие может обратиться к каждому. Какого вопроса? Какова главная обязанность человека: «Быть или не быть?».