Сократ совершил преступление не просто против законов и обычаев афинского полиса, а против самого Космоса, пробив своей акушерской диалектикой в его стенах бреши, через которые в мир хлынули орды Гогов и Магогов небытия, полчища демонов ничто и бессознательного. С того времени пробитая брешь открыла враждебным воздействиям демонов все бытие, в уцелевших остатках которого укрываются последние его защитники, живущие идеей Великого Бытия. Соответственно, весь мир, культура, человек, разум превратились в совокупность вопросов для тестирования, кроссвордов, игр и пр. И вопросы эти мало чем отличаются от своих ответов: и те и другие ничтожны.
Сократ нам друг, нам его жалко, но истина дороже. Да, Сократ виноват: он развращал молодежь не только своим содомитством, но и своей диалектикой, которая с помощью запутывающих вопросов разрушала объективные критерии добра и зла, внедряла в сознание молодежи нигилистические влечения ничто, обучала их искусству умирания и смерти. Сократ был для молодежи сиреной диалектики как основного вопроса ничто и смерти. Сократ, пожалуй, был первым правозащитником смерти в Европе.
Да, Сократ вводил новых богов, но не богов бытия, а богов небытия, ничто, ибо сократовского демона никто не мог идентифицировать с каким-либо богом политеизма бытия. Да, Сократу почти во всех делах и мыслях давал советы божественный голос, но это опять-таки был голос ничто, смерти. А этот голос требовал всегда одного и того же: мысли, дела жизни должны свершаться так, чтобы все ее дороги вели в ничто. Указатели же на них расставит демон диалектики.
Тайную работу демона диалектики не понимали обвинители, судьи, участники судебного процесса, но все они почувствовали, что за спиной этого старика стоит какая-то страшная сила, грозящая гибелью им самим и их стране, и они поступили так, как надлежит поступать в подобных случаях. Это был не суд над Сократом, а начало судебного процесса между бытием и ничто, процесса, длящегося и поныне, процесса, который будет длиться до скончания времен.
Жалкими и неуклюжими выглядят попытки Гегеля диалектически оправдать Сократа. Сократ-де высказал новый принцип духа, вступивший в противоречие с прежней его формой, и его новшество было сначала наказано, а затем принято. В чем же новизна этого принципа? «Своим выступлением в греческом мире Сократ пришел в столкновение с субстанциальным духом и существующим умонастроением афинского народа, и потому должна была иметь место получившаяся реакция, ибо принцип греческого мира еще не мог перенести принципа субъективной рефлексии (курсив мой. — Н. Ш.). Афинский народ, следовательно, не только имел право, но был даже обязан реагировать на него согласно законам, ибо он рассматривал этот принцип как преступление…». Это столкновение двух принципов неизбежно, по Гегелю, должно было завершиться трагедией. «В подлинно трагическом… два противоположных права выступают друг против друга, и одно разбивается о другое; таким образом оба терпят урон, оба также правы друг против друга; и дело не обстоит так, что будто бы лишь одно есть право, а другое есть не-право».
В общем, и Сократ прав, и судьи правы; но в гаком случае должен быть кто-то «третий», берущий на себя груз неправоты. Что касается сути трагического, то спорить не станем, хотя все-таки истина, правда и правота не делятся. Или прав кто-то один, или правосудие — игрушка в руках произвола.
Дело в том, что, оставаясь в рамках диалектики, в рамках конфликта «Сократ — афинский народ», и даже в рамках коллизии «субстанциальный дух народа — дух индивида», данную трагедию не понять, ибо все эти противоположности сталкиваются в рамках и пределах бытия, а в трагедиях всегда речь идет о другом: «Быть или не быть», т. е. о смертельной схватке бытия и ничто; но правда, право присущи только бытию и утвердить оно их может лишь на могиле ничто.