Ученики, например, говорят о проповеди Иисуса (в частности, о словах — «Ядый мою плоть и пияй мою кровь во мне пребывает, и аз в нем», Ин. 6.56): «жестоко есть слово сие» (Ин. 6.60). И ведь действительно жестоко звучит. А в синодальном тексте обстановка гораздо спокойнее. Ученики говорят всего лишь: «Какие странные слова!» (там же). Но нужна ли такая смягчающая редактура текстов, восходящая к самим Кириллу и Мефодию?
Во 2-й главе Евангелия от Иоанна Иисус, увидев плачущих иудеев, — «запрети духу и возмутися сам» (Ин. 11.33), т. е. запретил духу (тревожить людей? — Б.Л.) и возмутился сам. В синодальном же тексте он «восскорбел духом и возмутился». Совсем другой смысл: куда же делось запрещение? Это ведь действие, а «восскорбел» — психическое состояние, т. е. одна философская категория заменена другой.
Нередко еле заметный сдвиг смысла приводит к существенным потерям. В синодальном тексте, например, читаем: «мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда» (Ин. 8.S3). Между тем в церковнославянском тексте никаких «рабов» нет, и речь там совсем о другом: «семя авраамле есмы и никому же работахом николи же» (там же), что означает: мы семя Авраамово и никогда ни на кого не работали. Ясно ведь, что «раб» — это социальная категория, а работать на кого-нибудь может и раб и свободный (добровольно).
Авторы Евангелий хорошо знали слово «раб» и всегда употребляли его, если в нем нуждались, в том числе и в метафорическом смысле, например, «раб греха» (Ин. 8.34), — «в сяк творяй грех раб есть греха» (Ин. 8.34).
А уж о том, что «семя Авраамово» не раз бывало «рабами греха», свидетельствует вся Библия. Да и в натуральном рабстве в Египте разве оно не пребывало? «Аз еемь господь бог ваш, изведый вас из земли египетскиа, сущым вам рабом: и сокруших узы ярма вашего, и изведох вас со дерзновением» (Лев. 26.13). А вавилонское пленение? «На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом» (Пс. 136.1), — это кто жалуется? Так что лучше переводить точно.
Удивляет, что уже найденные в славянской Библии, глубокие по смыслу и яркие по слогу выражения нередко заменяются в синодальном тексте на менее общие и невнятно звучащие.
Так, в Евангелии от Матфея о доме, построенном на песке, говорится, что когда пошел дождь, подул ветер, — «бе разрушение ея велие» (Мф. 7.27). («Ея» здесь потому, что в церковнославянском тексте дом представлен «храминой»). Тут и переводить ничего не надо, лишь придать современную форму глаголу и прилагательному. Но изменению почему-то подвергается и ключевое слово: «и было падение его великое» (там же). Кто может доказать, что «падение» в этом контексте точнее, чем «разрушение»? Думается, никто.
В Библии в целом есть слова, на которые возложена очень большая смысловая нагрузка, и в обращении с ними нужна особая осторожность. Например, слово «кроткий», появляющееся третьим в ряду тех, кому Иисус предвещает блаженство: «Блажени кротцыи: яко тии наследят землю» (Мф. 5.5). Но есть еще одно слово, близкое ему по смыслу: «смиренный». Могли бы мы, допустим, передавая мысль Иисуса, сказать: «Блаженны смиренные, ибо они наследуют землю»?
А вот в библейских текстах церковнославянское «кроткий» передается в синодальном варианте нередко именно через «смиренный». В книге Иисуса сына Сирахова читаем: «Мнози суть высоцы и славни: но кротким открываются тайны» (Сир. 3.19). Эта замечательная мысль предстает на современном литературном языке с маленькой поправкой: тайны открываются «смиренным» (там же). Значит, это синонимы? Но авторы церковнославянского текста знают и это слово! И уже в следующем, 20-м стихе, говорится, что сила Господня «смиренными славится» (Сир. 3.20). Синодальные переводчики оставили это слово без перевода, как и в других случаях (Сир. 11.1; 12.5 и др.).
Что же получается? Последователи Кирилла и Мефодия (оставляющие, в частности, множество греческих слов без перевода) употребляют то «кротких», то «смиренных», в синодальном же тексте кто-то по своему усмотрению меняет эти слова местами, словно знает лучше самого Писания, что именно те хотели сказать!
А ведь два этих важных слова отнюдь не синонимы. «Кротость» — положительное качество, которое посрамляет даже «высоких и славных», «смирение» же, помимо общего с «кротостью» содержания, имеет еще оттенок умаления, уничижения, что хорошо известно и синодальным переводчикам. Ибо они переводят, например, «иже убо смирится яко отроча сие» — «итак, кто умалится, как это дитя» (Мф. 18.4). В Евангелии от Луки мысль, что «всяка гора и холм смирится» (3.5) передана как «понизятся». А в одном месте выражение «да не смиришися» (Сир. 13.11) передано даже как «и не быть униженным». Ясно, что прибавок этого значения в слове «смиренный» никак не позволяет с легкостью менять его местами с «кроткими», что в церковно-славянском тексте мы и не наблюдаем.