лѣлъ взять Рыбакова. Оно можетъ итакъ, да странно, какъ могъ г. исправникъ забыть этотъ фактъ. Главное преступленіе оказывается то, что Рыбабаковъ назвалъ пристава рыжимъ, — вотъ все его преступленіе. Что же сдѣлали остальные? Потолковали и съ миромъ разошлись. Были ли у крестьянъ палки и колья — ничѣмъ не доказано; прокуроръ не отвергаетъ, что палки были обыкновенныя. Но у кого онѣ были — неизвѣстно. Если крестьяне говорили понятымъ, что на мѣстѣ положимъ, то это касается до понятыхъ. Понятые иди жаловаться въ судъ. И опять кто же говорилъ, — кто ругалъ — неизвѣстно. Обругать понятыхъ не значитъ не повиноваться властямъ. Мало ли изъ — за чего можно поругаться! Не описали въ этотъ вечеръ скотины, потому что на другой день должны были описать. Говорятъ, что мужики сказали: не дадимъ скотины: но дать или не дать можно только то, что находится подъ рукою, а мужики скотину не держали, ея не было даже видно, она разошлась далеко. Г. Хонинъ говоритъ, что крестьяне, обращались съ нимъ вѣжливо, почтительно, какъ только можно обращаться съ властію, и г. Бѣлокопытовъ тоже подтверждаетъ, что крестьяне почитали въ немъ начальство и не ругали. Почему же нужно было выставлять сопротивленіе и неповиновеніе властямъ? Хотѣли описывать — поздно; на другой день тоже не описали — неизвѣстно почему. Денегъ не взыскивали. Высшему начальству могло показаться, что между крестьянами бунтъ, и вотъ отряжается цѣлая коммиссія, по пословицѣ: умъ хорошо, а два лучше. Пріѣзжаютъ гг. Голубовъ и Бернардъ. Крестьяне имъ говорятъ; мы пахать не будемъ; тѣ стараются ихъ привести къ повиновенію. А я полагаю, что еслибы начальство поспѣшило, скотъ былъ бы описанъ и проданъ, деньги высланы помѣщику, не было бы нужно теперь отыскивать преступленія, и мы здѣсь не сидѣли бы вторые сутки. Вы слышали изъ показаній г. Бѣлокопытова, что будто собралась толпа, былъ крикъ, «разбой, мамаево побоище», и что онъ, услышавъ это, сказалъ становому: пойдемъ, а то убьютъ пожалуй. Положимъ, что всякій дорожитъ своею жизнію, это все хорошо; но служащій человѣкъ, давшій обѣщаніе животъ свой положить за отечество, не долженъ останавливаться. Г. Бѣлокопытовъ же останавливается въ виду одного предположенія опасности; иди онъ смѣло до конца, можетъ не было бы никакого бунта, не было бы нужды вызывать коммиссію, не было бы обломано такъ много розогъ и, наконецъ, не было бы исписано столько бумаги. Коммиссія спрашиваетъ, кто зачинщики, и ей выставили людей по догадкамъ. Этихъ людей, Морозовыхъ, Рыбакова жалуютъ въ зачинщики. Каждый сочиняетъ себѣ такого зачинщика по слухамъ. Г. Бернардъ признаетъ Кирилу Морозова зачинщикомъ потому, что встрѣтившись съ нимъ разъ на гумнѣ, онъ совѣтовалъ ему, Морозову, уговорить общество идти на работу, и тотъ ему обѣщалъ; но встрѣтившись съ нимъ вторично. Кирила сказалъ ему, что общество не согласилось, говоря, что такого закона нѣтъ. И такъ, Кирила — зачинщикъ потому только, что не могъ повліять на общество. Л же думаю, что, напротивъ, будь онъ зачинщикъ, его мнѣніе имѣло бы вѣсъ, и слова его произвели бы свое дѣйствіе на крестьянъ. Г. Голубовъ не выставляетъ никого. Относительно этого, всего лучше показанія г. Свѣтлова: онъ говоритъ, что Степанъ одинъ изъ главныхъ зачинщиковъ потому, что на сходкахъ всегда находился впереди и больше другихъ говорилъ, а Кирила же находился позади и незамѣтнымъ образомъ воодушевлялъ другихъ. Исправникъ тоже показалъ, что Кирила секретно, незамѣтнымъ образомъ воодушевлялъ крестьянъ. Какъ же такъ, незамѣтнымъ образомъ, а исправникъ замѣтилъ и уличаетъ? Но самое любопытное мѣсто въ дѣлѣ — это донесеніи г. исправника, его показаніе на зачинщиковъ, въ которомъ оказалось, что имена всѣ перепутаны, — одного я даже не нашолъ въ обвинительномъ актѣ. (Защитникъ читаетъ выписки изъ дѣла, Мы просили г. исправника указать на зачинщиковъ здѣсь, но онъ сказалъ, что въ лице ихъ не признаетъ, что онъ вообще ихъ мало знаетъ. Слѣдствіе зачинщиковъ не обнаружило, коммиссія проситъ ограничиться показаніемъ на нѣсколькихъ лицъ. На обвиненіе этихъ лицъ, доказательствъ нѣтъ: то, что показано, только одно предположеніе, а предположеніе безъ доказательствъ къ дѣлу нейдетъ. Изъ показанія одного свидѣтеля видно, что Степанъ не всегда бывалъ на сходкѣ, что онъ не домохозяинъ, а въ Хрущевкѣ обязаны являться на сходку только домохозяева. Въ чемъ же виноваты 52 остальные человѣка? Виноватъ ли Егоръ, Лавръ и т. д.? Они всѣ обвиняются огуломъ, а между тѣмъ каждый изъ нихъ человѣкъ, у каждаго есть свои права, къ обвиненію каждаго должны быть доказательства. Люди не скоты, огуломъ судить ихъ нельзя. Замѣчу еще одно обстоятельство: одинъ изъ свидѣтелей Абрамъ Емельяновъ оказывается въ числѣ подсудимыхъ. Я могу объяснить это обстоятельство только тѣмъ, что дѣло было не разобрано, а судилось огуломъ цѣлое общество, и все было признано виновнымъ. Припомните, какъ г. Голубовъ сообщилъ вамъ, что, по пріѣздѣ своемъ, они вызвали команду. Прискакала команда по почтѣ. Расходы были, конечно, крестьянскіе. Началась экзекуція, или правильнѣе, какъ говорятъ крестьяне, сѣкуція; высѣчено было, по выраженію обвинительнаго акта, немного. Не знаю какъ опредѣлить это немного: по мнѣ много и одного, а двоихъ, трехъ по мнѣ — очень много, а тутъ говорятъ: не то 9, не то 10. Полицейской власти — неизвѣстно сколько. Г. Голубовъ говоритъ, что онъ не могъ считать, — непріятно было, а слышалъ только, какъ кричали подъ розгами. Только послѣ этой казни крестьяне поняли подъ розгами, что повиноваться надо, и просили только помиловать. Начальство сочло не заработанные дни; ихъ было болѣе 200, и взыскало деньги. Послѣ всего этого, разсудите, гг. присяжные, справедливо ли еще разъ наказывать людей, незнающихъ хорошо ли, дурно ли они поступаютъ? Знаете ли, гг. присяжные, зачѣмъ мы съ моимъ товарищемъ ѣхали изъ Москвы защищать это дѣло? Взять съ этихъ крестьянъ нечего, — они итакъ разорены, того и гляди что семьи по — міру пойдутъ въ нынѣшній голодный годъ. Зная, что ожидаетъ ихъ въ случаѣ обвиненія, мы ѣхали только потому, что дѣло это правое: не снисхожденія, а оправданія просимъ мы у васъ — мы хотимъ услыхать отъ васъ справедливое оправданіе. Мы будемъ счастливы, если удастся возвратить родной семьѣ ея работниковъ, возвратить крестьянскому обществу его права!