Тонкий лирик, глубокий философ, страстный публицист, неутомимый общественный деятель, борец за мир… Это все о Михаиле Александровиче Дудине. Из статей о нем, отзывов товарищей по писательскому цеху, однополчан-гангутцев, ленинградцев, с которыми я разговаривал о поэте и его творчестве.
Сам же Дудин считает себя просто солдатом:
Тем не менее с 1939 года, когда был призван на действительную, и до сих пор все идет боец Дудин по дороге жизни, осуществляя те «возвышенные истины». Начинал с первого шага в полковой школе. Именно тогда ему выпало жестокое испытание боем. В то утро командир выстроил личный состав на плацу и объявил:
— В трудный для Родины час добровольно желающие грудью стать на защиту завоеваний революции… двадцать шагов вперед!
На какое-то мгновение плац захлестнула тишина, вспоминал в свое время земляк и однополчанин Дудина Владимир Жуков. Как в ночной солдатской казарме, стало слышно, человеческое дыхание… Левее третьей пулеметной роты, на самом фланге, взад-вперед покачнулся тесный квадратик артиллеристов, и видно было, как вместе с другими размашисто шагнул тощий и высокий никогда не унывающий разведчик батареи Михаил Дудин.
Его первая награда в жизни — медаль «За отвагу». Потом будут ордена Ленина и другие ордена и медали, но эта останется особой. Почему?
— Когда начинаешь жить большой целью, прежде всего очень важно определить свои качества. Я знал, что трудолюбив, никакая работа меня не сломит, ни разу не встречал среди ивановских лодырей и вообще людей, у которых руки ни к чему не приложены. А вот насколько годен для боя за счастье людей, за правду, справедливость, это всегда вопрос. Сколько живу, столько и делаю те двадцать шагов вперед. Может, теперь когда-нибудь и поостерегся бы, сделал поменьше, да перед памятью стыдно. Перед первой своей медалью, ведь она как эталон совести…
— Михаил Александрович, фронтовики неизменно в разговоре о вас вспоминают стихотворение «Соловьи». Знаю, что оно вошло в антологию лучшей фронтовой лирики. В то же время ленинградские поэты, в частности Реза Халид, рассказывали, что далось оно вам не просто. Не в смысле написания…
— У поэта стихи — это поступки. Их потенциал измеряется не напряжением огарка свечи. Если помните, «Соловьи» заканчиваются такой мыслью:
И на следующий день после опубликования этих строк в газете 23-й армии «Знамя победы» и еще долго после войны пришлось за эту мысль прямо-таки сражаться. Кое-кто никак не хотел принять нашу солдатскую убежденность в необходимости самопожертвования, если это в конечном счете послужит победе справедливого дела. Разве не поддержкой моим «Соловьям» стали поступки наших парней на земле Афганистана? Или действия героев Чернобыля?..
Кто-то метко сказал, что стихи по масштабу отличаются от факта на величину души художника. У настоящего мастера она неохватна. Вот у Дудина:
И я спрашиваю Михаила Александровича, когда и как стал он поэтом.
— Стихи пришли ко мне на войне. И с тех пор Поэзия стала моей судьбой, моей школой мужества. Где это было? Наверное, невозможно обозначить такую точку. Может быть, еще в полковой школе, может быть, позже, на полуострове Гангут, на Ханко, который, находясь на 450 километров западнее осажденного фашистами Ленинграда, не дрогнул, не познал отступления…
Многие, многие стихи поэта посвящены гангутцам, многие — блокадному Ленинграду, где Дудин был после Ханко. Не только в стихах, но и в боевой публицистике рассказывает он о мужестве и стойкости защитников города Ленина. О них — его сочное разговорное слово в кругу однополчан, нынешних воинов. И вот уже встает перед тобой, словно живой, образ гангутца Владимира Массальского, который на празднике Победы в сорок пятом поднимает на руки маленькую девочку, а она прижимается к его исполосованному шрамами лицу, играет его Золотой Звездой Героя. И Александр Никольский встает перед тобой — архитектор, создающий в самом трудном сорок втором в подвале Эрмитажа проекты триумфальных арок…
— Я вспоминаю это, — говорит Михаил Александрович, — и слезы подступают к моим глазам. Нельзя такое забывать. Я всегда вспоминаю о Никольском, когда попадаю на Кировский стадион, построенный по его проекту, и мне это воспоминание не мешает следить за игрой «Зенита», и, если бы зенитовцы всегда помнили, по чьему проекту построен стадион, ей-богу, они играли бы намного лучше…