— Когда обратно… в Москву? — шипела ракета.
— Завтра к вечеру… Если успею, — стреляла пушка.
— Двигаемся?..
— Попробуем..
Слегка раскачав туши, толстяки отделились от скамьи.
— Одно непонятно мне. Госплан… — начал на ходу X.
— Пхе!.. — выпалил О. — Госплан— одно, наш план — другое…
Уплыли.
— Возможно ли в России слоноводство?.. Только шерсть, только шерсть! Боролись в голове Тузлукова два течения.
Досадливое движение головой — рядом, на скамье, лежит солидный новенький портфель крокодиловой кожи.
Уверенным жестом собственника Тузлуков потянул находку к себе, намереваясь подняться.
Худенький человек, с розовыми пятнами на щеках, опустился около на скамью, застенчиво покашливая. Тузлуков брезгливо покосился на неожиданного соседа и стал рыться в портфеле. Какие-то счета, фактуры, десяток карточек различных текстиль трестов, — хлам!
— Осмелюсь обратиться к вам, — закашлял сосед. — Обстоятельства… Буквально голодный… и буквально нездоров… Семья… самому лечиться надо… Несколько копеек…
— Безработный?
— Третий месяц… Служил у частника… по мануфактурной части — эксплоатация… Сокращен… В союзе не состою… Ну, и умирай с голоду… Верите ли, второй день крошки во рту не было…
Нам никогда не случалось видеть царственных повелителей от которых зависят судьбы их подданных, но, исходя из сценических образцов, думаем, что тот величавый жест, который Тузлуков бросил человечку с розовыми пятнами, вполне соответствовал идее кино-царственности.
— Следуйте за мной!
С гордо откинутой головой, сросшись с портфелем из крокодиловой кожи, Тузлуков величественно шествовал по направлению к проспекту. Худенький человек, похожий на движущийся вопросительный знак, неуверенно семенил сзади.
Идея царственности замыкалась немым вопросом.
У Гостиного — вереница таксомоторов. Один — уютен, располагающ, внушителен, цвета свежей телячьей крови. Тузлуков остановился около, кивнул шофферу, кивнул спутнику:
— Садитесь. На переднее.
Через две минуты такси остановился около биржевого кафе. Короткое «жди» — шофферу, и милостивый кивок спутнику.
— Кстати, ваше имя?
— Кошницын… Иван Иванович…
— А я — товарищ Тузлуков. Моссукно. — Только шерсть, только шерсть, — пролагал себе путь через мозговые извилины новый рефлекс.
Тузлуков задержался на пороге в позе Наполеона на Воробьевых горах.
Виновата ли царственная доминанта в особе Тузлукова или тонкое знание эффектов сценичности, только необходимо отметить момент, когда гул кафе на мгновение стих, и все взоры шляп и кепок скрестились в одном фокусе — на крокодиловом портфеле вновь прибывшего.
Заняв центральное место, Тузлуков принял на себя главнокомандование над официантами. Пятна на щеках Кошницына рдели, как осенние розы. Голодная горячка обжорства давно уже уступила место неторопливому деловому насыщению. По мере укрощения аппетитов у него явилась способность говорить.
— Я здесь всех знаю, — тихо шептал он, замещая выдавленные слова слоеными пирожками. — Вот этот, с проплешинами — крупный спекулянт мануфактурой… Миллионы изжил… Рыжий — представитель из Суртреста… Это — крупные частники…
Откинувшись на спинку стула, с сигарой в опущенном углу рта, еле поворачивая голову, Тузлуков с глубочайшим презрением обозревал плотоядно рыкающую публику. Когда Кошницын окончательно утратил способность наполняться, Тузлуков намеренно громко попросил:
— Не в службу — в дружбу, спросите сегодняшнюю «Промышленную Газету».
Человечек с розами отошел к буфету. Немедленно его окружило несколько любопытных. Пересиливая отрыжку, он торопливо старался потушить все многочисленные вспышки вопросов.
Тузлуков, сидевший к ним спиной, улавливал отдельные слова:
— Моссукно… Новый зав… Сегодня прибыл… Не могу сказать… Новый план… Шишка… Думаю, может…
Возле столика Тузлукова смыкался зачарованный круг. Многие из отдаленных уголков кафе пересели поближе. Просмотрев газету, Предмос-сукно неторопливо поднялся и подошел к телефону.
— Европейскую… Это я — Представитель Моссукно… Раньше восьми дома не буду… Кто по делу — попросите явиться к этому времени.