Тихий перезвон оповестил о том, что лифт спустился. В ту же секунду дверцы с тихим шорохом разъехались, яркий свет пролился из небольшой коробки, а передо мной оказалась высокая незнакомая женщина. Я бросила на нее мимолетный взгляд, отступила в сторону, выпуская чью-то гостью, мимолетно подивилась удивительной красоте черных глаз. Я таких и не видела никогда. Неземные просто. Огромные в половину лица. Одарила же природа красотой такой.
Вошла в лифт, нажала кнопку и вновь судорожно вздохнула, когда сердце подскочило к горлу и грохнулось в пятки. Да что же такое-то?
— Ба, это я, — захлопнула входную дверь и скинула сапожки. Пальцы на ногах одеревенели и не желали двигаться.
Стянула перчатки, бросила их на тумбу с зеркалом, прислушалась. Странно. Бабушка так и не ответила. Я подумала, что спит. Скинула куртку, на ходу стала разматывать длиннющий шарф и заглянула в бабушкину комнату. И тут же встретилась с ее горящим взором. Блеск показался мне нездоровым, лихорадочным таким, возбужденным, а вот голос бабули прозвучал слабо и тихо.
— Миланка, — бледные морщинистые губы дернулись в намеке на улыбку, — подойди, моя девочка, — она раскрыла ладонь, но поднять ее не смогла.
Меня начинал затапливать испуг. Глаза расширились, руки затряслись, а в голове звучал один вопрос — что делать? Куда звонить? Маме, в скорую?
— Ба, тебе плохо? Давай врача вызовем? — бросилась к кровати и схватила бабушку за сухую горячую руку.
— Что ты, доча, — хрипло усмехнулась бабушка, — от такого недуга нет лечения. Да и времени у нас нет, — она остро взглянула на меня, взгляд прояснился, а в ослабевших руках появилась недюжая сила. Сухие тонкие пальцы крепко обхватили мою ладонь, бабушка приподнялась и тихо торопливо заговорила: — ты, Миланка, прости старую, коли обиды, какие на меня остались, и зла не держи, ежели когда-нибудь старинных друзей моих повстречаешь, да какая правда вскроется. Я молода была много глупостей натворила, да сделанного не воротишь. Знать одно должна — я всегда тебя любила, да из любви и оберегала от дурных вестей и слухов, и мать твоя любовью любит тебя необыкновенной, да мы ведь всего лишь женщины. Слабы обе, не чета тебе. В тебе характер что надо. Уж не знаю, от отца, что ли, достался. Да не важно. Главное знай, что каки бы преграды на пути не возникали, каки бы сомнения не одолевали, тебе все под силу, ты со всем справишься, а там глядишь, и матери подсобишь, и свою жизнь, не в пример нашей, счастливой сделашь.
— Ба, — проблеяла я. Эмоции переполняли. Уж очень мне этот разговор не нравился, но бабушка слушать не желала.
— Помалкивай пока, — беззлобно шикнула она, — Олька-то меня по головке за то не погладит, да только чует сердце мое, что так будет лучше для вас обеих. Для тебя безопасней, да для меня спокойнее. Дай-ка руку втору, — она приподняла свою руку, и я вложила в нее свою. — Так-то лучше. Да ты не бойся, чего ты, родну бабку испугалась? Успокойся, доча, все правильно, все своим чередом. Только подмогу тебе немного, чтобы уж точно по нужному пути пошла.
Она откинулась на подушки и прикрыла глаза. Ее руки крепко удерживали мои, а бледные губы что-то беззвучно шептали. И только я снова попыталась подать голос, как в ответ донеслось недовольное «помалкивай». А потом сердце вдруг сделало кульбит, грудь сдавило и обожгло. Но всего на мгновение, а потом от груди по всему телу разлилось тепло, которое убаюкивало и успокаивало. Голова закружилась, перед глазами все поплыло, и я, не успев зацепиться за ускользающее сознание, уплыла в темноту.
Глаза распахнула как от толчка. Надо же, впервые в жизни сознание потеряла. Это все от переживаний за бабушку. Подняла голову и тряхнула ею, разгоняя пелену перед глазами. Я, полусидя, распласталась на бабушкиных ногах, одной рукой сжимая ее теплую ладонь. Глаза бабушки были плотно закрыты, а рот наоборот чуть-чуть приоткрыт.
— Ба, — тихо позвала я и сжала руку.
Вроде бы и спит, но нехорошее предчувствие уже поднималось в груди, разгоняя ток по венам. Попыталась разбудить, но не вышло. Слезы уже застилали глаза, губы дрожали, а голос упал до истеричного шепота. Бросилась к ее груди, прижалась ухом, но слышала лишь сильный стук своего сердца. Бабушкино больше не билось. В моей душе разливалась пустота, и я знала, что уже ничем не смогу ее наполнить.
— Подмогла, бабуль, — вслух проговорила я, вспоминая ее манеру говорить, — ох, кто бы еще мне объяснил, как теперь со всем этим быть. Что-то подсказывает мне, что ты тогда не просто так за руки меня держала перед смертью, да и в этом мире я оказалась не без твоей помощи. Да уж, мама бы тебя по головке не погладила.