В школе оглядывалась постоянно, да прислушивалась, не шепчутся ли сороки о том, как этот герой-любовник из домика нашего выходил, но, вроде, тихо было. Значит, ушел он спокойно. И только вечером уже к себе вернувшись, выдохнула. Успокоилась немного, а то весь день сердце от волнения дробь отбивало, а щеки от воспоминаний жаром обдавало. Надеюсь, сегодня даст отдышаться мне, не явится опять лазутчик через окно.
От мыслей дурных делом отвлечься решила. Сначала все травки, какие к этому моменту подсобрать успела, в кулек собрала, вещички кое-какие поближе переложила, чтобы быстрее собраться, когда уходить решусь, да за тетрадь свои школьную села. И не заметила, как вечер сгущаться начал.
За окном какой-то шум нездоровый появился. Выглянула, вроде никого. Видимо на школьном дворе шумели. А я снова за тетрадь уселась. Вот и топот слышен. Нервный какой-то. И сердце бьется неспокойно. А как Олянка в комнату ворвалась, так я и поняла, что беда случилась.
— Там твой, — пыхтела Олянка. Бледная, как смерть, только одни глазищи огромные сверкают, — Рад, — она выдохнула и руками в колени уперлась, чтобы отдышаться.
А я вовсе дышать перестала. Прямо почувствовала, как кровь от лица отливает.
— Что? — выдавила, сквозь сжавшееся горло.
— Его из теплиц вынесли. Дышит едва. Сказали, что еще бы немного и совсем мертвый был бы. Если бы не Стас, он тоже там. Только тот живее будет. А так, — она махнула рукой на выход, — непонятно ничего.
Сорвалась с места, чуть Олянку не снесла. Как ступеньки пролетела, не убилась, сама не поняла. Да я себя и помнить перестала. Бежала, дороги не разбирая.
Я не думала. Старалась не думать ни о чем. Но мысли ввинчивались в душу, заставляя чувствовать вину и быстрее перебирать ногами. Это из-за меня. Из-за этой ночи. Из-за того, что позволила. Как же я могла? Зачем? Разве стоили поцелуи такой цены?! Что с ним? Жив ли?
Вопросы разрывали голову. Закусила губу, чтобы не взвыть в голос. И дорога, которая обычно занимала всего несколько минут, в этот раз казалась просто бесконечной. А когда я прибежала к школе, ученики и ученицы уже разбредались кто куда.
Первая попытка выведать подробности и узнать, куда унесли Рада со Стасом, не привела к успеху. То ли мое мычание невразумительное и глаза бешеные ввели в ступор малознакомых девочек, то ли они просто не поняли, что я от них хочу, то ли поняли, но помочь не могли. Развели руками и в сторону скорее отошли. А вот со вторыми девчонками мне повезло, потому что в той компании стояла Азовка. Она-то сразу поняла причину моего помутнения и неадекватности. Махнула рукой за угол школы:
— Там на заднем дворе изба добротная, она от остальных шибко отличается, — проговорила хмурая Азовка, качая головой, — мимо не пройдешь. Туда их поволокли. Только кто ж тебя туда сейчас пустит, когда этих двоих с того света тащить придется, не до сопливых девок, слезы по лицу размазывающих.
— Ты бы Аза в воздух-то не говорила, — перебила ее пышногрудая девушка с толстенной русой косой через плечо перекинутой, — авось накаркаешь. Да и Стасу, вроде, меньше досталось. Живой он. Алевтина Ивановна его сбором каким лечебным огребет за то, что в ее теплицу да без спросу сунулся, да и выпустит живее всех живых. А вот Радиславке-то меньше повезло. С тем непонятно, что станется. Уж больно серый он был.
— Беги уж, болезная, — встряла в разговор третья девушка с сочувствием на меня глядящая, — там твои мужики, а ты уши развесила, этих сплетниц слушаешь. Пока бегаешь, вся школа их сотню раз похоронит и столько же — воскресит. Нечего слушать. Алевтина Ивановна сама тебе все расскажет — отчего и почему.
Кивнула девочкам и бросилась туда, куда послали. «Добротная изба» нашлась сразу. Она в отличие от жилых домиков имела только один этаж, зато какой. Раза в два больше, чем в нашем доме.
Из открытой настежь двери доносился громкий злой голос Алевтины Ивановны. На него я и пошла. Заглянула в светлую комнату и замерла с раскрытым ртом. На двух широких лавках, стоящих параллельно друг другу, лежали Рад и Стас. Стас был бледен, судя по тому, что его поддерживала за голову какая-то девушка, совсем без сил, но в сознании. Он закрывал на несколько секунд глаза, словно уплывал в темноту, но его кадык дергался при каждом глотке из глиняной чаши, которую держала у губ все та же девушка. А потом он открывал глаза, смотрел сквозь нее и снова прикрывал их.
Рад же… При взгляде на него из горла вырвался судорожный хрип, потом всхлип, а потом я сползла на пол, потому что ноги ослабли. Казалось, что Рада кто-то изрядно извалял в земле. Весь грязный, в волосах трава и ветки, одежда испачкана, а лицо… Белое с бледно-синими губами, с черными кругами под глазами — лицо мертвеца. В первое мгновение решила, что он все-таки умер, и чуть было сознания не лишилась от тех эмоций, который хлестанули по мне. Но в самую последнюю секунду, когда перед глазами уже поплыли круги, взгляд выцепил едва заметное движение груди Рада. Дышит. Едва-едва, но дышит. Слезы хлынули от облегчения. Только спустя пару минут поняла, что на меня никто не обращает внимания. Три девушки, явно старше меня, суетятся вокруг парней, то примочки какие-то делают, то поят чем-то, то шепчут что-то. Но разобрать слова было не дано, потому что Алевтина Ивановна ругалась так громко и отборно, что заглушала все остальные звуки.